Яков Жигалин - Партизанские отряды занимали города

Мы шли к северу, параллельно нашему читинскому фронту. Расстояние до фронта было еще настолько велико, что нам нечего было опасаться нападения противника и не вызывало особой необходимости принимать меры предосторожности.

Чтобы использовать утреннюю прохладу, мы поднялись на рассвете. Лагерь ожил, зашевелился, послышался говор, смех, запылали костры, варили чай, готовили седла, свертывали вьюки. Несмотря на приказ, выступить до восхода солнца не удалось. Люди еще не втянулись в походную жизнь, в особенности новички. Ругаясь и ворча, с трудом поднимались они после короткого сна. Широко расставляя ноги, медленно шли за лошадьми, пасшимися невдалеке. Ноги ныли и болели. Но ехать было нужно и, пересиливая боль, люди седлали лошадей и садились на них. Некоторые, не решаясь преодолеть боль при посадке верхом, тронулись в путь пешком, ведя лошадь на поводу.

Взводным командирам было приказано проверить седловку и вьюки. У некоторых я проверил сам. Сделал практические указания новичкам, и экспедиция в колонне по 2–3 человека потянулась по извилинам проселочной дороги, по горам, долинам, проселкам. Солнце поднималось, и начинало припекать. День обещал быть жарким. Люди снимали верхнюю одежду, оставаясь в одних рубашках. Партизаны пели свои песни, рассказывали о своих походах, боях и приключениях, которыми так богата была партизанская жизнь.

Даже во мне, на себе испытавшем все «прелести» партизанской жизни и борьбы в Забайкалье и в особенности в Западной Сибири, эти простые и бесхитростные рассказы партизан Восточного Забайкалья вызывали изумление и восхищение. А они даже не осознавали всей красоты и величия своих подвигов, рассказывали о героической борьбе партизан под руководством своих самородков, командиров — Журавлева, Якимова и Коротаева — против превосходящих сил противника, как о самых обыкновенных делах, само собой разумеющихся и понятных, как будто иначе и не могло быть. Ими руководило классовое сознание и чувство ненависти к буржуазии, атамановщине, офицерству, чувство солидарности с рабочими и крестьянами Советской России.

Я в свою очередь рассказывал им о героической борьбе сибирских партизан. Да и у каждого из участников этой экспедиции было что рассказывать, так как все были окурены пороховым дымом гражданской войны. Многие были ранены или побывали в плену у белых.

Много говорили о целях и задачах экспедиции, о природных трудностях, которые нам предстояло преодолеть и об опасностях, угрожавших нам со стороны белых. Но ни у кого не возникало сомнения в успехе нашего дела, в достижении поставленной цели. Все были солдаты революции, которым партия большевиков дала опасное задание, и мы обязаны его выполнить. А трудности были еще впереди, непосредственно нас они еще не коснулись да, пожалуй, не всеми сознавались. Но я представлял их ясно и часто мысленно переносился в жуткую глухую тайгу, по которой нам предстояло пройти, где на сотни километров не было человеческого жилья, не встретить ни одного человека, кроме разве разведки или засады белых, которые могли узнать о нашей экспедиции и постараться перерезать нам путь. А разве трудно было заблудиться в этом бескрайнем лесу и умереть с голода? Я гнал от себя эти мрачные мысли. Мы водили пальцем по карте сорокаверстке, изучая маршрут, прикидывали наши запасы продовольствия. Выходило как будто ничего. Но доверяться сорокаверстке на нашем пути было опасно, так как мы знали, что топографы, чертившие карту, вообще не бывали в этих местах.

Командирам взводов было приказано чаще проверять наши запасы и строго запрещалось пользоваться ими, пока шли населенными местами.

Через несколько дней пути мы вышли за линию фронта. Крайний левый фланг наших войск упирался в реку Витим, у села Романовского. Здесь стояла небольшая воинская часть, ведшая глубокую разведку в сторону Читы, но белые так глубока на север обычно не заходили. Отсюда же, из Романовского, поддерживалась агентурная связь с Читинской большевистской подпольной организацией.

Село Романовское расположено на левом берегу Витима, и чтобы попасть в него с юга, нужно перейти реку. В обычном состоянии Витим в этом месте небольшой, и переправиться через него на пароме особых трудностей не представляет, но стоит лишь пройти в верховьях дождям, как вода поднимается на несколько метров, и Витим превращается в большую, бурную реку, переправа через нее на пароме прекращается.

К полудню лишь только мы успели переправиться, как вода поднялась, и перевоз был прекращен. Накануне прошел сильный дождь, к вечеру Витим стал неузнаваем. Вода поднялась на 1,5–2 метра. Паром был сорван. Даже на лодке переправляться было опасно. Чуть выше Романовского Витим вырывается из скал и, как бешеный, мчит свои воды вниз. Я стоял на берегу и невольно залюбовался величественным зрелищем могучей водной стихии, ломавшей на своем пути всякие преграды.