Евгений Анисимов - Держава и топор

Согласие свободного человека, будь то родственник или слуга, сопровождать ссыльного или каторжного лишало его прав на возвращение по своей воле, хотя преступником он при этом и не считался. Лишь смерть ссыльного почти наверняка означала освобождение от ссылки его родственников и слуг. Как только в июне 1714 года Петр I получил доношение о смерти князя В. В. Голицына, он сразу же распорядился освободить из ссылки его вдову и сына Алексея и вернуть им часть конфискованных вотчин Голицына. Так же быстро освободили из Березова Александра и Александру – сына и дочь Меншикова, а потом жену и детей казненного князя И. А. Долгорукого – Н. Б. Долгорукую с сыновьями Михаилом и Дмитрием.

Но не всегда родственникам умершего ссыльного сразу же позволяли выехать из ссылки. Вдова умершего в Березове в 1747 году Остермана, Марфа Ивановна, получила свободу лишь в 1749 году, да и то, по-видимому, с условием пострижения ее в монастыре. Особой и совершенно несчастной была судьба приближенных Брауншвейгской фамилии, которых продержали под арестом 18 лет! Лишь в 1762 году Екатерина II распорядилась освободить Юлию Менгден «от долголетняго ея страдания сидением под арестом и всемилостивейше повелевает ей возвратиться к матери ея в Лифляндию».

Рассмотрим судьбу приговоренных к каторге . Начало этому грандиозному «эксперименту» по использованию подневольного труда на огромных стройках было положено после Азовского похода 1696 года, когда стали поспешно укреплять взятый у турок Азов, а неподалеку заложили крепость, город и порт Таганрог. Эти города быстро превратились в место ссылки стрельцов и других политических и уголовных преступников. При строительстве Петербурга, Кроншлота, загородных дворцов азовский опыт пригодился. В сентябре 1703 года Петр писал князю Ромодановскому в Москву: «Ныне зело нужда есть, дабы несколько тысяч воров (а именно, если возможно, 2 тысячи) приготовить к будущему лету, которых по всем приказам, ратушам и городам собрать по первому пути». В петровское время заметно расширилось использование каторги как средства наказания. Ее назначали за самые разные преступления, а также заменяли ею смертную казнь.

Сосланные на каторгу различались по степени поражения их в правах. Те, кого отправляли на определенный срок или «до указу» (да еще без телесного наказания), прав своих не теряли и по окончании каторги или ссылки могли вернуться в общество. Совсем иначе обстояло дело с теми, кого отправляли «в вечную работу», «навечно», «по кончину жизни», «до скончания лет». Их вычеркивали из числа правоспособных подданных. Они теряли свою фамилию, имя, на лицах им ставили «знаки», и их считали заживо похороненными. В указе Петра I 1720 года сказано, что с каторжниками, сосланными на «урочные годы», родственникам (женам и детям) можно было «ходить невозбранно». Женам же тех, «которые сосланы в вечную каторжную роботу», разрешалось по их усмотрению идти заново замуж или в монастырь или жить в своих деревнях, так как супруг такой женщины «подобно якобы умре». Жены и дети освобождались от обязанности следовать за наказанным мужем и отцом главным образом потому, что каторжники не могли жить с семьями, а находились в тюремном заключении.

Перед отправлением на каторгу и поселение большинство преступников наказывали кнутом или батогами, а также их увечили клещами и ножом и наверняка клеймили. По сводным данным 1725–1761 годов видно, что число ссыльных на каторгу и поселение составляет 1616 человек, из них 1550, или 96 %, получили различные телесные наказания и обезображивание. Отправка каторжных существенно отличалась от высылки опальных в дальние деревни, в тюрьмы, монастыри или в сибирское поселение. По-видимому, уже в первой половине XVIII века из приговоренных к каторге стали формировать большие группы в особых пересыльных тюрьмах, где политические преступники смешивались с уголовными преступниками, рецидивистами, крестьянами, сосланными своими помещиками по закону 1762 года, и бродягами. Возможно, образцом для организации конвоев служила доставка рекрутов и работных в Петербург из разных губерний. Мелкие группы каторжных и ссыльных в Сибирь собирались в нескольких центрах. В Вологде формировались партии для Севера, в Петербурге – для Северо-Запада (отсюда «обслуживались» каторги в Рогервике, Кронштадте, «канальное строение» на Ладоге, Вышнем Волочке). Но самым крупным местом сбора каторжных стала Москва. Здесь, в главном тюремном остроге и в Бутырской тюрьме, собирали партии для отправки в Оренбуржье, на Урал и в Сибирь. В первой четверти XVIII века сибирская каторга была некоторое время второстепенной, уступая строящемуся Петербургу, но, как показывают исследования ученых, к концу 1720‐х годов поток ссыльных в Сибирь возрос и с тех пор никогда не ослабевал. Отправки из Москвы каторжные ждали месяцами. Затем, когда скапливалось не менее 200 человек, составляли и уточняли списки колодников, назначали конвой, выделяли деньги на содержание каторжных в пути. Из Москвы партии уходили два раза в год, весной и осенью. В 1770‐е годы число колодников, которых приводили в Сибирь, достигало 10 тыс. человек ежегодно.