Иосиф Колышко - Великий распад. Воспоминания

Письмо это мне контрразведчик возвратил, проворчав:

– Зачем же осины, когда есть виселицы?

Ну вот, и осины, и виселицы Бог дал миновать. Из рук друзей мужичков, из лап охранников и чекистов выскользнул. Хворый и нищий, но живу. И если мое покаяние дойдет до тех, кто для меня осину берег и кто теперь властвует на Руси, к этому покаянию прибавлю:

– Нет справедливее русского народа. Нет отзывчивее русского читателя. Нет глубже русского писателя. Только зачем из народа вылупился чекист, из писателя «разбойник пера и мошенник печати», а из читателя – охранник и клеветник?

Эту главу я писал для смягчения моей вины. Вряд ли я достиг цели. И это потому, что сроки обличения и оправдания прошли. Старая Россия умерла, умирает и новая. Пережившим и ту и другую, на заре появления России третьей, казалось бы, следует искать не оправдания, а отпущения. Мы еще живы, но большинство из нас в агонии. От грядущей на нас гостьи с косой мы заслоняемся мышиной возней. Наша зарубежная общественность на закате 2-ой России, как Распутин на закате 1-ой, пляшет. Danse macabre! [139] Ужасные пляски (франц.). Но, Боже праведный, Ты читаешь не только в поступках, но и в душах. А в душах наших:

«Ныне отпущаеши…»

В скромной квартире вождя шведских социалистов собралось порядочно народу. Вечер был в честь приехавших из Германии тамошних социалистов. Присутствовали на нем шведские друзья Брантинга, во главе с Ашбергом, и некоторые члены русской колонии [140] Зачеркнуто: посольства во главе с Неклюдовым. . Было просто, радушно, уютно. Ашберг играл на скрипке, кое-кто пел. Но хозяин дома был [141] Далее зачеркнуто: видимо озабочен и даже удручен. Днем было заседание Ригстага, на котором он произнес пламенную пацифистскую речь, потом было шествие по городу стройных рядов местных рабочих, к которым Брантинг обратился тоже с пламенной пацифистской речью [142] Далее зачеркнуто: говорили немецкие гости социалисты. . Социалисты шествовали по улицам Стокгольма как дисциплинированные солдаты – ни одного лишнего возгласа, ни малейшего беспорядка. На меня это шествие «врагов буржуазии» произвело [143] Далее зачеркнуто: странное впечатление не то маскарада, не то оперетки. «Враги», т. е. буржуазия и пролетариат, относились друг к другу с величайшей предупредительностью и уважением. Ни один полисмен не вмешался в демонстрацию, закончившуюся возгласами в честь короля. В памяти моей встали шествия петербургских социалистов в день объявления русской конституции (17-го окт[ября] 1905 г[ода]) и в день открытия первой Государственной] думы. Сердце мое сжалось, и я не без горечи заметил Брантингу:

– Однако ваши социалисты вымуштрованы не хуже ваших солдат.

– А как же иначе? – удивился Брантинг.

– Такие социалисты не опрокинут буржуазного строя.

– Буржуазный строй сам себя опрокидывает. В этом его трагедия.

Уединившись [144] Перед этим зачеркнуто: На вечере у Брантинга мы вечером в кабинете хозяина [145] Далее зачеркнуто: Брантинга , мы продолжили этот разговор.

– Вы чем-то озабочены, дорогой г[осподин] Брантинг? Кажется, день прошел складно. Ни одного замешательства…

Мой радушный хозяин склонился еще ниже.

– Да, да! Здесь, в Стокгольме, да и во всей Швеции, слава Богу, еще нет замешательств. А там, на фронтах и в тылу, во всей Европе с ее 350 млн людей – разве не одно сплошное замешательство?! И разве это не… удар по социализму?!

– Крах социализма, – неосторожно вырвалось у меня.

Брантинг судорожно выпрямился [146] Далее зачеркнуто: как от удара острием в грудь. . Усталые глаза его сверкнули, длинные усы дрогнули, он воззрился на меня с недружелюбным удивлением.

– Это слово я слышу теперь часто [147] Перед этим зачеркнуто: Вот-вот. . Сегодня его произнесли не раз в Ригстаге, и даже сам Валенберг 680не удержался от злорадного торжества. Крах социализма! Крах самой живой, после христианства, идеи, крах всего будущего человечества! Ибо, что же у него еще впереди, если социализм рухнет?

– Немецкое юнкерство! Вильгельм II, Бетман-Гольвег, Стиннес 681…

Меня подхватило раздражение. Хотя я и знал, чем мы обязаны Брантингу в деле шведского нейтралитета, знал его миролюбие и добрые чувства к России, но я знал также о его уверенности в победе Германии, о его германофильстве. И присутствие на этом вечере [148] Далее зачеркнуто: моих врагов немецких социалистов, не сдерживавших своей гордости немецкими победами, меня уже прямо злило. Брантинг смотрел на меня с огорчением.