Иосиф Колышко - Великий распад. Воспоминания

Роль А. В. Неклюдова в Швеции была не из легких; но он вышел из нее с честью. Об этих тревожных первых днях войны, когда на волоске висела судьба Швеции, рассказано в его «Воспоминаниях», вышедших на французском языке с предисловием Ганото 622. В «Воспоминаниях» этих имеется кое-что и по вопросу, больному для меня, – о сепаратном с Германией мире. Надо полагать, что г[осподин] Неклюдов был осведомлен по этому вопросу больше, чем оклеветавший меня Никитин и даже сам Милюков. И уж во всяком случае, как ближайший свидетель моей деятельности в Стокгольме, он был осведомлен о моих «кознях».

При всем своем такте, однако, А. В. Неклюдову не удалось изменить наследственные симпатии и антипатии шведов. С начала и до конца войны Швеция, в известных кругах ее, осталась германофильской. И хотя поведение шведов и их правительства в годы войны было по отношению к России безукоризненным, особенно в вопросе о перевозке раненых (шведы с одинаковым состраданием встречали скрещивавшиеся у них поезда в ранеными из России и в Россию) и облегчения участи русских возвращенцев, – несмотря на это, германскому послу в Стокгольме жилось не в примере вольготнее, чем русскому: во всех правительственных шведских учреждениях Люциус чувствовал себя как дома. Равным образом и шведское общество, особенно высшее, будучи сплошь на стороне Германии, проявляло к русским и радушие, и такт. На званых обедах, напр[имер], где я присутствовал, шведы надевали русские ордена и ни одним словом не оскорбляли моего национального чувства.

Проведенные в Стокгольме во время Великой войны дни относятся к самым светлым в моей жизни. Благодаря радушию шведов, заразительному темпу общего веселья и моим материальным удачам, жилось широко и привольно. Я имел миссию от двух русских металлургических заводов, Путиловского и Сормовского, в администрации коих принимал косвенное участие, приобрести нужную для военных надобностей шведскую сталь. Сталь эту рвали обе воюющие стороны. Мне посчастливилось законтрактовать порядочное ее количество, и хотя поставка, по вине Англии, далеко не была доведена до конца, но с первых же транспортов я нажил крупные суммы. А беспроигрышная игра на бирже эти суммы увеличила. Словом, в дни, когда моя родина заливалась кровью, я вел в Стокгольме широкое и беспечальное житье. Тут чувствительное место моей совести. Само собою разумеется, журналисту с некоторым удельным весом и человеку, близкому к правящим сферам, не пристало быть комиссионером и биржевым игроком. Но в вихре той жизни осознать это было трудно. В той лихорадке делячества и наживы, что обуяла тогда Швецию, раздумывать об этике было некогда. Помню, когда мне принесли первые 100 тысячекроновых бумажек (моей комиссии), и я их пересчитал, касание добротной шведской бумаги и яркость чудесно подобранных красок порядочно меня взволновали. От природы я скорее расточителен и денег ради денег никогда не собирал. Но зараза тех дней была могучей. На шведских поставках я должен был заработать более миллиона крон. Но случилось то, чего уж я никак не мог предвидеть: у России не оказалось на расплату денег. В ту пору Россия сделала заем у Англии, – наша, мол, кровь, ваши деньги. Но этот шейлоковский торг англичан не удовлетворил. Кроме крови, они потребовали еще залог. Через Стокгольм проезжал мой тогдашний шеф и прежний коллега, – министр финансов – Барк. При свидании со мной он жаловался:

– Вот до чего дошло: наши союзники нам не верят. Министр финансов везет с собой в Лондон русское золото 623…

Г. Барк ныне персона грата в Англии и вряд ли сохранил в памяти тогдашние свои жалобы 624. Но факт займа под залог нашего золота неискореним. Тогда это меня только покоробило. Но вскоре и по карману ударило.

Дело в том, что англичане не ограничились залогом, – они потребовали, чтобы занятые деньги остались у них и чтобы за наши заграничные заказы расплачивался Лондон. Барк и на это согласился. И в один прекрасный день для деловых людей исчезла Россия и на месте ее оказалась Англия. А в Англии была черная доска. И на ней вписаны были страны, неугодные Англии. На первом среди них месте была Швеция. За ней шли Испания, Голландия. Всем русским заграничным заказам был сделан учет, и они были распределены по степени английских симпатий и антипатий. Получилось следующее.

Мои первые две партии стали для Путилова проскочили. Третья партия для Сормова была погружена на пароход и мне представили коносаменты. Платите! Телеграфирую. Ответ: «Платежи производит Лондон. Снеситесь!» Сношусь. Лондон молчит. Посылаю туда нарочного. Привозит ответ: «Заказы в Швеции стоят на последнем месте. Англичанам дела нет до контрактов. Надо было заказывать в других странах». Контракт был порван. Мою сталь купили втридорога французы. Если бы я был более деловит и не так занят пирами, я бы сделал то, что на моем месте сделал бы всякий: заложил бы мою сталь в банк и уплатил заводу (цена на сталь тогда уже утроилась). Примеров моей неделовитости я бы мог привести немало. Не один миллион в ту пору проплыл мимо моего носа, – проплыли и «немецкие миллионы». Хотя получить их было труднее, чем миллионы шведские. И вот почему.