Иосиф Колышко - Великий распад. Воспоминания

Стокгольм наполнился банкирскими и иными конторами, где день и ночь шелестели изящные шведские банкноты и звенело шведское золото. На моих глазах совершались сделки феерические. Мой приятель М. [126] Фамилию его знает г[осподин] Неклюдов (прим. автора). , до войны незаметный лодзинский скорняк (этот М. сыграл немаловажную роль в моем аресте), в первые же два года войны стал крупным миллионером 615. (Один из немногих, он сохранил свои миллионы по днесь, деля свой досуг между Берлином, Парижем и Ниццей). Свой первый миллион он нажил в несколько дней. Война застала его в Берлине. Пришлось удирать. Лодзь не тянула. Добрая фея шепнула: «Сальварсан». М. направился к оптовому торговцу аптекарскими товарами. По двойной цене заторговал крупную партию хинина, аспирина, сальварсана, с доставкой в Стокгольм, наложенным платежом. Поскакал в Стокгольм, с вокзала прямо в русское посольство. Так, мол, и так. Имею крупную партию аптекарских товаров. А в России ведь их нет. Военный и морской агенты с грустью согласились. Почем? Цена была назначена тройная против покупной. Дороговато! Заплатите дороже. Агенты это знали и потребовали годичного контракта. М. снесся с Берлином. Согласны. Плата в валюте… Не знаю, сколько М. нажил на этой первой сделке, но по истечении года Россия платила за аптекарский товар в 5-10 раз дороже. Сухомлинов с Сазоновым, стряпая войну, не справились в Министерстве торговли, много ли Россия готовит собственных аптекарских и иных товаров.

Мой приятель М., оказывается, эту статистику изучил еще в Лодзи и в течение войны снабжал наше отечество закупленными в Германии товарами. Наш военный агент, милейший малый типа городничего, уверял меня:

– Если М. поедет в Россию, арестуем в Торнео.

– Но ведь вы без него не обойдетесь.

– Все равно арестуем… Шпион.

М. понадобился, взамен шведского автомобиля, германский мерседес. Телеграфировал в Берлин. Ответили:

«За колбасу».

Abgemacht! [127] Решено (нем.). Закупил в Швеции и Дании горы колбасы, отправил и получил новенький мерседес. Покатал на нем своих друзей, угостил чудным обедом. Катался и кушал с другими наш суровый военный агент. Но в Петербург сообщил: «Немцев кормит М.» И с тех пор имя его стало в Петербурге синонимом измены. Много крови испортил мне этот М. Но с ним связаны и мои светлые стокгольмские воспоминания.

Лихорадка наживы зажгла в Скандинавии и лихорадку веселья. А веселье, как всюду и везде, разбудило чувственность. А чувственность подняла цену женщины. Жизнь в Стокгольме и частью в Копенгагене в дни Великой войны сравнивали с жизнью древнего Рима. Не было там пиршеств Нерона с возлежанием и дождем из роз, не было арбитров элегантности типа Петрония, но в цветах и шампанском утопали изысканные обеды и ужины, а Петрония заменял наш соотечественник, милейший и толстейший Шубин-Поздеев, друг Милюкова и вел[иких] князей, завсегдатай балета и экс-любовник самых красивых петербургских монденок 616.

Само собой разумеется, веселье, еда и питье, а главное – женщины, были «нейтральными». На всю Европу, пожалуй, и Америку, прогремели «нейтральные» притоны Стокгольма: Hasselbuken, Opera Chel, Royal Hotel. В эти годы они далеко оставили за собой наших Кюба, Донона, Эрмитаж, Тестова, пожалуй, с Cafe de Paris. В притонах этих, с первоклассной французской кухней и удивительными погребами, «друзья» и «враги» отдыхали от забот и интриг: лукавый жизнелюбец Люциус (посол германский) пировал о бок с суровым пуританином Хольмом (послом британским); богатейший представитель Соединенных] Штатов (сын свиного короля) насмешливо поглядывал на убогого посланника Турции. Понятно, «друзья» и «враги» пировали не за одним столом и не подымали бокалов друг за друга. Но бокалы тех и других, сплошь и рядом, подымались за тех же прекрасных дам, что украшали своим присутствием столы то «друзей», то «врагов», одинаково любезные, вызывающие, дурманящие. Сильнее таких блюд и старых вин дразнила нервы пирующих эта двуликость стокгольмского Бахуса и Эроса, это скольжение между Сциллой и Харибдой, между схватившимися насмерть врагами. А возможность побывать, не покидая Стокгольма, в Берлине, не покидая Копенгагена – в Париже (насколько Швеция шла в орбите Германии, настолько Дания – в орбите союзников), надышаться, не выходя из ресторана, симпатиями и антипатиями, справить победный пир либо тризну, опьяниться чужими слезами, наболтать, насплетничать, наклеветать, а главное – насладиться красивейшими «нейтральными» женщинами, – все это одуряло.