Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

В середине ноября 1824 года Пушкин писал Льву: «…на днях я мерился поясом с Евпраксией и тальи наши нашлись одинаковы. След. из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летн. мужчины. Евпраксия дуется и очень мила…»

Тонкую талию Евпраксии Николаевны Пушкин воспел в пятой главе «Онегина».

В письмах поэта к брату, особенно в первые месяцы ссылки, Евпраксия упоминается не раз: «Евпраксия уморительно смешна, я предлагаю ей завести с тобою философическую переписку. Она всё завидует сестре, что та пишет и получает письма».

Анна Николаевна, как многие дворянские девушки той эпохи, особенно живущие в деревне, любила и умела писать письма. В таких письмах обычно бывали душевные излияния, описания событий, происходящих вокруг, вести о родных и знакомых, сердечные тайны.

Письма Анны Николаевны к Пушкину, писанные во время её отлучек из Тригорского, полны сомнений, укоров, признаний и неподдельной страсти. Она принимала всерьёз то, что для Пушкина было лишь любовной игрой.

«Боже! Какое волнение я испытала, читая ваше письмо, я так была бы счастлива, если бы письмо сестры не примешало бы горечи к моей радости… Ах, Пушкин, вы не заслуживаете любви, и я вижу, что была бы более участлива, если бы уехала раньше из Тригорского и если бы последние дни, которые я провела тут с вами, могли изгладиться из моей памяти… Боюсь, вы не любите меня так, как должны бы были, — вы разрываете и раните сердце, которому не знаете цены; как я была бы счастлива, если бы была так холодна, как вы это предлагаете! Никогда ещё не переживала я такого ужасного времени, как теперь, никогда не испытывала я таких душевных страданий, как нынешние, тем более, что я вынуждена таить в сердце все свои муки». И дальше: «…уничтожьте моё письмо, когда прочтёте его, заклинаю вас, я же сожгу ваше; знаете, мне всегда страшно, что письмо моё покажется вам слишком нежным, а я ещё не говорю всего, что чувствую. Вы говорите, что письмо ваше глупо, потому что вы меня любите, какой вздор, особенно для поэта, что может сделать красноречивым, как не чувство? Пока прощайте. Если вы чувствуете то же, что я — я буду довольна. Боже, могла ли я думать, что напишу когда-нибудь такую фразу мужчине? Нет, вычеркните её! Ещё раз прощайте, делаю вам гримасу, так как вы их любите. Когда-то мы увидимся. До той минуты у меня не будет жизни».

Интересно отметить, что, уничтожив перед женитьбой почти все письма к нему женщин, письма Анны Николаевны Пушкин сохранил.

Третья из тригорских барышень, миловидная Алина Осипова, была хорошая музыкантша и, как и её сводные сёстры, играла Пушкину его любимого Россини. Она нравилась Пушкину, и он посвятил ей шутливо-нежное «Признание» — «Я вас люблю, хоть и бешусь…»

«Признание» Пушкин записал в альбом Алины Осиповой.

Альбомы имелись у всех тригорских барышень. Пушкин с интересом рассматривал их, и эти наблюдения бесспорно отразились в одном из лирических отступлений четвёртой главы «Евгения Онегина».

В альбом Анны Николаевны Пушкин записал посвящённые ей стихи: «Я был свидетелем златой твоей весны», «Увы, напрасно деве гордой», «Хотя стишки на именины»; в альбом Евпраксии: «Вот, Зина, вам совет» и «Если жизнь тебя обманет».

Был альбом и у Прасковьи Александровны — изящная тетрадь в сафьяновом переплёте с золотыми застёжками. Хозяйка предварила его сочинённым ею самою эпиграфом: «Не всякий рождён поэтом, не всякий может быть писателем и сочинителем, но чувствовать красоты изящного и ими наслаждаться может каждый».