Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

Книги — неизменные спутники поэта, и среди «старых книг» библиотеки Тригорского, а теперь и Голубова находит он немало интересного. Без книги невозможно представить себе Пушкина в любых обстоятельствах. Что же касается В. Скотта, Пушкин — исторический романист — проявлял к нему особый интерес.

С поездками в Голубово, возможно, связан набросок:

Высказывались предположения, что встречей с Евпраксией Николаевной навеяны стихи:

Отделённый сотнями вёрст от столиц, погружённый в невесёлые думы, Пушкин тем не менее, как всегда, стремится быть в курсе современной политической и литературной жизни. Интерес ко всему «на белом свете» не уменьшается, не иссякает запас новых замыслов, планов, проектов. Свидетельство тому — просьбы в письмах жене («пиши мне также новости политические»), особенно — переписка с друзьями-литераторами: Н. В. Гоголем, П. А. Плетнёвым.

Гоголь просил прислать рукопись «Женитьбы», которую Пушкин захватил с собой в деревню, и замечания на неё — «хотя сколько-нибудь главных замечаний». Сообщал, что начал писать «Мёртвые души»: «Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет сильно смешон… Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь». Просил дать сюжет («русский чисто анекдот») для новой комедии: «Сделайте милость, дайте сюжет, духом будет комедия из пяти актов, и клянусь будет смешнее чёрта». Известно, что сюжеты и «Ревизора», и «Мёртвых душ» были подсказаны Гоголю Пушкиным. Заканчивалось письмо словами: «Обнимаю вас и целую и желаю обнять скорее лично». Замечательное письмо это — свидетельство безграничного уважения, которое питал Гоголь к своему старшему товарищу и учителю, той роли, которую играл Пушкин в творческом развитии крупнейшего из современных ему русских писателей, в развитии всей новой русской литературы.

В письме Плетнёву Пушкин восторженно отозвался о новой повести Гоголя «Коляска»: «В ней альманах далеко может уехать».

Альманах, о котором идёт речь, Пушкин и Плетнёв намеревались издать в это время. Открываться он должен был «Путешествием в Арзрум», находившимся ещё в цензуре. Председатель Главного комитета цензуры князь М. А. Дондуков-Корсаков чинил всевозможные препятствия изданию сочинений Пушкина, и поэт писал о нём и цензоре А. В. Никитенко: «Ужели залягает меня ослёнок Никитенко и забодает бык Дундук? Впрочем, они от меня так легко не отделаются».

Весьма примечательно то, что пишет Пушкин о названии и оформлении предполагаемого альманаха: «Ты требуешь имени для альманаха: назовём его Арион или Ориoн; я люблю имена, не имеющие смысла; шуточками привязаться не к чему. Лангера заставь также нарисовать виньетку без смысла…» Разумеется, эти «не имеющие смысла», «без смысла» — не более чем камуфляж. Что касается виньетки, которую должен был нарисовать лицеист второго выпуска В. П. Лангер, то Пушкин, вероятно, вспомнил неприятности, вызванные в 1827 году виньеткой на титульном листе «Цыган» — разбитые цепи, кинжал, змея и опрокинутая чаша. А название «Арион» имело смысл особый: так же называлось то написанное Пушкиным в 1827 году стихотворение, где речь шла о самом поэте и его друзьях-декабристах. Именно поэтому и предлагал Пушкин такое название для альманаха.

Приближалась десятая годовщина событий 14 декабря. Пушкин помнил об этой годовщине, надеялся, что она послужит поводом для облегчения участи, а может быть, и освобождения сосланных. В стихотворении «Пир Петра Первого» поэт обращается к царю с призывом последовать примеру великого предка.

Тогда же были написаны стихи:

Стихотворение это — вольный перевод оды Горация на возвращение его друга и соратника по гражданской войне Помпея Вара. Перевод весьма вольный. Так, фраза «Когда за призраком свободы», имеющая для Пушкина особое смысловое значение, у Горация вовсе отсутствует. Заключительная строфа — радостная встреча друзей — также в значительной мере пушкинская: