Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

«Бориса Годунова» Пушкин не послал, понимая, что «комедия» вряд ли понравится царю (и, как мы знаем, не ошибся), а письмо отправил на имя Жуковского для показа Николаю I, письмо сухое, короткое, независимое, официальное — «в треугольной шляпе и в башмаках». «Вступление на престол государя Николая Павловича подаёт мне радостную надежду. Может быть его величеству угодно будет переменить мою судьбу. Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости».

Жуковский ответил не сразу, а лишь спустя месяц. Ответ был неутешительным. Обстоятельства складывались так, что в ближайшее время помочь Пушкину он не мог. Потрясённый происходящим — пострадали друзья, пострадали люди, которых он знал и любил, больной, расстроенный, Жуковский собирался ехать лечиться за границу. «Что могу тебе сказать насчёт твоего желания покинуть деревню? — писал он Пушкину.— В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать в твою пользу. Всего благоразумнее для тебя остаться покойно в деревне, не напоминать о себе и писать, но писать для славы. Дай пройти несчастному этому времени. Я никак не умею изъяснить, для чего ты написал ко мне последнее письмо своё. Есть ли оно только ко мне, то оно странно. Есть ли ж для того, чтобы его показать, то безрассудно. Ты ни в чём не замешан — это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством».

Жуковский был хорошо осведомлён, говоря так: действительно, в бумагах почти каждого из «государственных преступников» имелись стихи Пушкина. А в протоколах Следственной комиссии — соответствующие показания.

Люди более зрелые, опытные, трезвые, сумевшие и под следствием сохранить присутствие духа, не убоявшиеся угроз и знавшие цену посулам Николая, старались в своих показаниях не привлекать внимания к Пушкину.

Н. И. Лорер категорически отрицал показания провокатора капитана Майбороды, что накануне ареста сжёг стихи Пушкина. Лорер делал вид, будто не знал, что стихи «сомнительны», не придавал им значения, так как «они у каждого находятся и кто их не читал?» В. И. Штейнгель утверждал, что читал сочинения Пушкина «из любопытства», и они не произвели на него «иного действия, кроме минутной забавы». А. А. Бестужев с нарочитым уничижением отзывался о «рукописных русских сочинениях», в том числе и о нелегальных стихах Пушкина, потому что они «слишком маловажны и ничтожны», чтобы влиять на умы.

Но были среди декабристов и другие — в большинстве случаев люди молодые, неопытные. В ответ на вопрос: «С которого времени и откуда заимствовали свободный образ мысли, то есть от сообщества или внушения других, или от чтения книг или сочинений в рукописях и каких именно?»— они с излишним чистосердечием ссылались на ходившие в рукописях политические стихи Пушкина. Так, младший из четырёх братьев Бестужевых — юный Пётр Бестужев — ответил: «Мысли свободные зародились во мне уже по выходе из корпуса, около 1822 года, от чтения различных рукописей, каковы „Ода на свободу“, „Деревня“, „Мой Аполлон“, разные „Послания“ и проч., за которые пострадал знаменитый (в других родах) поэт наш Пушкин». «Первые либеральные мысли заимствовал я прошлого 1825 года частью от попавшихся мне книг и от встречи с людьми такого мнения, а более от чтения вольных стихов господина Пушкина,— показывал М. Н. Паскевич.— Я, признаюсь, был увлечён его вольнодумством и его дерзкими мыслями» [247] Показания декабристов о Пушкине на следствии.— В кн.: Щёголев П. Е. Пушкин. Очерки. Спб., 1912, с. 226—265. . Подобные показания давали мичман В. А. Дивов, М. И. Пыхачев и другие.

Пушкин и сам знал, что при желании новый царь, решая его судьбу, найдёт, к чему придраться. И всё же, вопреки советам друзей, не дожидаясь возвращения из-за границы Жуковского (который, кстати сказать, вернулся только в 1827 году), решил действовать на свой страх и риск, предпочитая какое бы то ни было решение мучительной неопределённости, придерживаясь, по его словам «стоической пословицы: не радуйся нашед, не плачь потеряв».

В начале мая он поехал в Псков, чтобы переговорить с губернатором относительно подачи прошения на «высочайшее имя».

Губернатор предложил дать подписку о неучастии в тайных обществах. Такую подписку на основании рескрипта Николая от 21 апреля давали «по всему государству» все «находящиеся на службе и отставные чиновники и неслужащие дворяне». Подписка гласила: «Я нижеподписавшийся обязуюсь впредь ни к каким тайным обществам, под какими бы они именами ни существовали, не принадлежать; свидетельствую при сем, что я ни к какому тайному обществу таковому не принадлежал и не принадлежу и никогда не знал о них». Пушкин переписал эти строки и поставил свою подпись: «10-го класса Александр Пушкин». Поставил дату: «11 мая 1826».