Ахмед Искендеров - Тоётоми Хидэёси

Хидэцугу он собирался сделать китайским кампаку, а японским — либо младшего брата Хидэцугу, Хасиба Хидэясу, либо Укита Хидэиэ, одного из своих ближайших подручных. Во владение последнему или своему приемному сыну Хасиба Хидэкацу он намеревался отдать Сеул. Замок Нагоя должен был перейти в собственность племянника жены Хидэёси. Себе он отводил китайский порт Нинбо, в котором собирался поселиться.

Как следует из текста письма, подчинив своему господству Корею и Китай, Хидэёси планировал продолжать завоевательные походы с целью покорения Индии [531].

Но и этим имперские притязания Хидэёси не ограничивались. Они распространялись чуть ли не на весь район Юго-Восточной Азии. Есть прямые свидетельства того, что он намеревался захватить Филиппины и ряд других стран этого региона. Многие японские историки с достаточным основанием считают, что если бы во внешней экспансии Хидэёси сопутствовали такие же военные успехи, как в период междоусобной борьбы с местными феодалами, то он не остановился бы на полпути, а попытался завоевать всю Азию. Эта линия авантюристического внешнеполитического курса Хидэёси высвечивается достаточно четко. Исторические документы, относящиеся к дипломатической истории того времени, раскрывающие, в частности, закулисную деятельность Японии в отношении Филиппин, указывают на то, что Хидэёси, развязывая войну против Кореи и ставя перед собой главной целью покорение таких великих азиатских держав, как Китай и Индия, «не забывал» и о малых странах региона, таких, как Филиппины и др.

Есть еще одно обстоятельство, о котором следует упомянуть. Речь идет о том, что Хидэёси, вынашивая свои планы установления мирового господства (разумеется, в тех географических рамках и пределах, которыми он определял это понятие), находился под впечатлением, а возможно, брал за образец возвышение монгольской империи, завоевательные походы монгольских ханов против народов Азии и Восточной Европы. Этот исторический пример, который, несомненно, был ему хорошо известен, тем более что монгольские феодалы пытались покорить и Японию, стоит, очевидно, не последним в ряду причин, побудивших Хидэёси к внешним захватам и вселивших в него уверенность в их успехе.

Иногда в исторической литературе высказывается мнение, что в ближайшем окружении Хидэёси были люди, которые понимали всю безрассудность внешней экспансии, чреватой серьезными последствиями для страны. К ним причисляют таких, например, деятелей, как Кониси Юкинага, на которого Хидэёси возложил командование военно-морским флотом, роль которого в организации вторжения японских войск па материк была особенно велика. Считают, что Кониси придерживался антивоенных взглядов [532]. Некоторые авторы, например Дж. Сэнсом, говорят даже о наличии в высших военных сферах двух партий или групп военачальников, одни из которых выступали за войну, а другие желали мира [533]. Правда, Сэнсом имеет в виду период, когда война уже велась и наступательные операции японских войск в Корее захлебнулись, встретив мощное сопротивление со стороны корейской армии и развернувшегося в стране широкого освободительного движения.

И тем не менее вряд ли можно всерьез говорить о существовании какой-либо определенным образом организованной группы или фракции, которая реально противостояла бы Хидэёси. Это не значит, конечно, что среди окружения Хидэёси не было людей, которые не понимали бы, к каким тяжелым последствиям для страны могут привести его авантюристические планы. Логичнее было бы как раз заключить, что не все думали так, как Хидэёси, и не все, в том числе и из его ближайшего окружения, внутренне разделяли его имперские амбиции. Но ситуация была такова, что никто не мог ему перечить, ибо любое непослушание пресекалось самым строгим и жестоким образом. Поэтому каждый был вынужден действовать в общем русле тех событий, в которых он участвовал, и вольно или невольно следовать единой политической линии, даже если он и понимал всю безрассудность и ошибочность такой политики. Во всяком случае, ни о какой сколько-нибудь серьезной, а тем более организованной оппозиции Хидэёси внутри правящей группировки как накануне развязывания японо-корейской войны, так и в ходе военных действий, даже когда японская армия терпела тяжелые поражения на фронтах и несла большие потери, говорить не приходится.

Служебное положение и личное благополучие каждого, кто входил в высший эшелон власти, а тем более тех, кто был связан с диктатором (в том числе родственными узами), полностью зависели от самого диктатора, его физического, душевного и психического состояния. Поэтому, как могли, они оберегали его, предохраняли от излишних волнений и переживаний. При этом ими двигало пе столько чувство личной преданности диктатору и даже не страх перед ним, сколько стремление уберечь себя, сохранить за собой привилегированное положение в обществе, вволю насладиться властью и земными благами. Создался своего рода замкнутый круг, из которого никто не мог выйти по доброй воле и разорвать невидимые нити, связывавшие все окружение Хидэёси. Только смерть диктатора могла изменить положение. Это, очевидно, понимали все. Одни ждали этой смерти, другие, наоборот, молили бога, чтобы развязка наступила как можно позже.