Ахмед Искендеров - Тоётоми Хидэёси

Описывая замок, воздвигнутый Ода Нобунага в Адзути, Луиш Фроиш отмечал, что по своей архитектуре, прочности и великолепию этот замок вполне можно сравнить с самым крупным сооружением в Европе. Замок, пишет он, «сильно укреплен, его окружают мощные каменные стены высотой более 13 м, а в отдельных местах еще выше. На территории замка расположено много красивых домов изящной формы, каждый из которых расписан золотом и кажется верхом совершенства.

В центре замка находится своеобразная башня, которая называется тэнсю, она намного красивее и величественнее, чем наши башни — тауэры. Башня имеет семь этажей, каждый очень красивой архитектурной формы и раскрашен в свой цвет: белый, голубой, красный. Окна окрашены в черный цвет, как того требует японский обычай. Башня и расположенные поблизости дома крыты черепицей голубого цвета, которая много прочнее и красивее, чем та, что мы применяем в Европе. Коньки крыш округлены и позолочены. Кровля заканчивается желобками изящной формы. Словом, все сооружение выглядит великолепно.

Поскольку замок стоит на холме, что само по себе украшает его, он виден издалека за многие километры, и кажется, будто касается облаков» [311].

Желая показать, как восторженно встретил Хидэёси католических миссионеров в своем замке в Осака, Л. Фроиш всячески подчеркивает, что они были приняты в личной комнате Хидэёси. Как пишет португалец, Хидэёси велел принести чашку с сакэ, взял ее в руки и передал патеру. Затем попросил еще две чашки с сакэ. Отпил из каждой по маленькому глоточку, а остальное сакэ разлил по чашкам всем присутствовавшим, заявив, что, по японскому обычаю, это означает то же самое, что подношение им чашечки с сакэ каждому в отдельности. Потом он настоял на том, чтобы все выпили. Когда принесли закуску, он взял палочки (хаси) и сам положил ее каждому. Это было сделано, пишет Фроиш, с такой доброжелательностью и любезностью, что все, кто видел это или слышал об этом, говорили, что, с тех пор как Хидэёси стал править страной, он ничего подобного себе не позволял, даже по отношению к высочайшим особам, которые его навещали [312].

Но наибольшее место в отчетах занимали, конечно, религиозные темы. Миссионеры подробно и красочно расписывали успехи христианской пропаганды в Японии, явно стараясь их преувеличить. Одновременно они всячески принижали значение местных религий, их роль в общественной жизни, утверждали, что японцы якобы с большим недоверием относятся к своим священнослужителям, предпочитая им христианских миссионеров.

Как писал Франциск Ксавье, он был крайне удивлен, услышав о том, что в Японии чрезвычайно много монахов. «Люди, заслуживающие доверия, — отмечал он, — уверяли меня в том, что на землях одного князя расположено 800 монастырей, в каждом из которых обитает по меньшей мере 30 монахов и монахинь. К этому следует добавить другие духовные учреждения с числом обитателей в шесть-восемь человек. Исходя из того, что мне самому довелось видеть в Японии, я могу поверить в то, что это правда» [313].

Он утверждал, что в Японии существовало девять религиозных сект и что каждый японец волен выбирать, в какую из них ему вступать. Нередко члены одной семьи принадлежат к разным сектам, некоторые из которых проповедуют триста и даже пятьсот заповедей. Но общими для всех сект, заявлял Ксавье, являются следующие пять заповедей: не убий, не воруй, не совершай прелюбодеяния, не лги, не пей вино [314].

Миссионеры восторженно описывали дела и «подвиги» крещеных феодалов, с нескрываемой радостью изображали, что они сносили буддийские монастыри и храмы. Патер Органтино, например, сообщал о большом числе буддийских монастырей, разрушенных в городе Такацуки [315].

Из отчетов миссионеров видно, сколь неблаговидную роль они играли, плетя постоянные интриги против местных духовных лиц, строча доносы на них, в результате чего многие японские священнослужители впадали в немилость, у властей. В свои интриги им удавалось втягивать даже самого Ода Нобунага.

Зная резко отрицательное отношение Ода Нобунага к буддийскому духовенству и играя на этом, иезуиты уговорили его дать согласие на проведение своего рода публичного диспута между христианским миссионером и одним из буддийских бонз. Цель затеи состояла в том, чтобы доказать Нобунага преимущества католической религии и никчемность буддизма. Это, очевидно, совпадало с желанием и самого Нобунага, который охотно согласился на организацию такого диспута и даже сам присутствовал на нем. Луиш Фроиш, выступавший в роли переводчика (к тому времени он в совершенстве овладел японским языком), подробно описал эту встречу.