Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 3

Вдруг отуманилось мое зрение, сердце сжалось в судорогах. Казалось, жизнь моя коснулась своей последней грани... Я опомнилась на руках моих невольниц подле окна, выходившего на двор судилища. Взглянув в окно, я увидела следы пролитой Крови: здесь бичевали Назарянина, а поодаль еще венчали Его и тернием. Теперь Он испускает дух.

Подробности ужасного злодейства удвоили мою горесть, я чувствовала нечто чрезъестественное в событиях этого скорбного дня. Небо и то было в трауре — переклубившись в чудовищные формы, огромные облака висели над землею. Из их сернистых гор вылетали сверкучие молнии. Город, столь шумный с утра, был теперь угрюм и безмолвен. Прижав к груди дитя, я чего-то ожидала. К девятому часу мрак сгустился, затряслась земля, всё затрепетало. Подумалось, что мір рушится и стихии возвращаются в прежний свой хаос. Я припала к земле, в это время одна из моих невольниц, иудейка, вбежала в комнату и закричала: «Настал последний день! Бог возвещает это чудесами: завеса храма, скрывавшая Святая Святых, распалась. Горе месту святому! Молвят, что и гробы открылись, и многие видели восставших праведников — от Захарии, убиенного между храмом и жертвенником, до Иеремии, предсказавшего падение Сиона. Мертвые свидетельствуют нам гнев Божий. Кара Всевышнего разливается с быстротою пламени». От этих слов как не потерять рассудка! Но я встала и, едва передвигая ноги, вышла на лестницу. Там встретила сотника, участвовавшего в казни Иисуса. Был сотник ветераном, поседелым в боях. Он всегда был смел, но теперь изнемогал от мук раскаяния. Я собралась расспросить его, но он прошел мимо меня, повторяя в отчаянии: «Тот, Кого мы убили, был истинно Сын Божий». Я вошла в большую залу, там сидел Понтий, закрыв свое лицо руками. «Ах, почему я не послушался твоих советов, Клавдия? — воскликнул он. — Почему не защитил Того Мудреца ценою жизни моей. Мое гнусное сердце не вкусит более покоя!» Я не смела отвечать, не было у меня утешений для этого невознаградимого несчастия.

Тишина прервалась лишь раскатами грома. Потрясся дворец, гулко застонали своды, несмотря на бурю, явился какой-то старик у входа нашего жилища. Когда его ввели, он со слезами бросился в ноги моему мужу. «Имя мое Иосиф Аримафейский, я пришел умолять тебя дозволить мне снять с Креста тело Иисуса и погребсти Его в саду мне принадлежащем». — «Возьми», — отвечал Понтий, не поднимая глаз. Старик вышел, я увидела, что к нему присоединилась толпа женщин в длинных покрывалах.

Так закончился тот роковой день. Иисуса погребли в могиле, выбитой в скале. У входа в пещеру поставили стражу. Но Фульвия! В третий день, сияющий славою и победою, Он явился над этим гробом! Воскрес Иисус, исполнив Свое предречение. И, торжествуя над смертию, предстал ученикам Своим и многочисленному народу. Так свидетельствуют о Нем ученики Его, свидетельство подтверждено их Кровию, пролитою пред тронами князей и судей за Господа Иисуса. Но самое верное о Нем свидетельство — есть Его учение, вверенное нескольким рыбарям Тивериады. Это учение распространилось уже по всей Империи. Люди простые, смиренные, неизвестные вдруг сделались красноречивыми и мужественными. Новая вера разрослась, как тенистое дерево, и благородная благодать ее коснется некогда всех римлян. И не их одних.

С того времени не сопутствовал успех Пилату: он сделался добычей ненависти иудеев, стал презираем теми, чьим страстям потрафлял; жизнь его — отрава и мучение. К уединению прибегли Соломия и Семида, они со страхом смотрели на жену преследователя Иисуса и на Его палача. Теперь они сделались учениками Того, Кто возвратил их друг другу. Я видела, несмотря на их кроткую доброту, невольный трепет на их лицах при моем приближении. Вскоре перестала посещать их. Я углубилась в чтение и усвоение нравоучений Иисуса, переданных мне Саломиею. О друг мой, что являла ничтожная суетная мудрость жрецов наших в сравнении с учением, которое только Бог мог завещать земле? Как глубоки эти мудрые речи, как дышат они миром и благостию! Перечитывать их — мое единственное удовольствие.

Через несколько месяцев Понтия лишили власти, и мы возвратились в Европу, блуждая из города в город. Он влачил ношу скорби своей, отяготив душу. Я следовала за ним: «Жена Каина, — говорили люди, -не отвергла изгнанного мужа». Но что за жизнь моя с ним? Дружба и доверенность не существовали более между нами. Он видел во мне свидетеля своего преступления, а я вижу между нами воздвигающийся образ окровавленного Креста, на Коем он, судия, беззаконно пригвоздил невинную Жертву. Звук его голоса — это голос произносящего приговор, еще леденит мое сердце. И когда муж после трапезы совершает умовение, мне кажется, что он погружает руки не в воду, но в дымящуюся Кровь, следы Которой не могут изгладиться.