Яков Шафирович - Письма из Карелии 1941—1944

Ну, пока.

Привет всем. Пишу редко, да вам теперь и беспокоиться обо мне не приходится. Я.

107.

16 января 44 г.

Здравствуй, Надежда! Извини за этакое вольное обращение — что-то в голову взбрело. Привет от вечного студента, неудавшегося фельдмаршала. 40 40 Яков не прошел мандатную комиссию в училище и был отправлен обратно в свою часть.

Есть пословица: не было счастья, да несчастье помогло. Живу буквально, как кот, вот только жалко ребра, да время, что зря, попусту проходит. А в остальном пока что божья благодать. Командую девятью хлопцами на отдельной точке. До своего начальника далеко — спокойно, до немцев далеко — безопасно. Правда снаряды летают к нам, но не часто, у Ганса последнее уже дыхание.

У меня к тебе просьба: во что бы то ни стало (хоть стащи в биб-ке, что-ли) достань томик стихов К. Симонова. Не помню как он называется — вышел в 42 году, об Отечественной войне. Очень, очень прошу.

Привет всем, пиши как дела. Обо мне пока не беспокойтесь. Маму целую. Я.

Сашин адрес сообщите, если знаете!

108.

25 января 44 г.

Здравствуй, мама! Наконец-то получил сегодня от тебя письмо от 3.1.44 г. Спасибо за новогоднее поздравление. Твое письмо меня обидело в одной своей части. Ты пишешь, чтобы я не обижался на папу и тому подобные глупости. Я не думал, что ты можешь считать меня способным на такие низости.

Ну, теперь обо мне, что тебя, конечно, весьма интересует. Во-первых — живу во всех отношениях шикарно — иначе и сказать даже не могу. Выполняю функции как и в начале сентября 41 г. Только сейчас от передовой подальше в два, примерно, раза. Единственный недостаток в моем положении — то что работа которую я выполняю — не штатная для меня и меня могут всегда перевести куда-нибудь. Однако пока, что сплю с перерывами для еды. Должен похвастаться — воротник уже стал мал, а в Б. ВПУ 41 41 Брянское военно-политическое училище. был велик на два пальца. Что-то не пишется. До скорой встречи после победы. Привет всем и Наде.

Целую Я.

109.

Здравствуй, тетя Надя! На меня напала дней 15 тому назад тоска — все казалось, что с мамой что-нибудь случилось — заболела или что-нибудь в этом роде. И тут как раз твое письмо, где ты пишешь, что мама заболела. Идиотский же у меня характер!!! Мог же ведь я как нибудь более деликатно написать, но видно уж так сама меня воспитала. Чорт знает — не могу я иначе — пишу всегда, что думаю. 42 42 К сожалению, то письмо Якова не сохранилось.

Утешаю себя только тем, что сейчас мамаша уже успокоилась. Но за то вы всегда знаете, что я пишу, хотя и горькую, но правду. А я живу как никогда еще не жил за время войны. Сыт по горло, от Гансов несколько км., примерно 2. Это все же тыл. Ничего не делаю совершенно. Так что можете обо мне не беспокоиться.

Погода у нас мягкая. Снегу до пояса, чрезвычайно рыхлый. Что то не знаю что тебе и писать еще. Одним словом все в порядке. Все говорят, что я очень поправился. Только вот жаль, что годы зря проходит.

Надя, пиши больше о том как жизнь, что нового в Ногинске. Маме привет.

Привет Я

P.S. Что-то писать неохота — заленился совсем. Пришли сб. стихов К. Симонова и еще что нибудь почитать.

110.

9 февраля 44 г.

Мама, привет!

Получил письмо от Ляли. Она пишет, что ты заболела от моего письма. Да что ты с ума спятила? Дела мои идут великолепно. Живу как бог. Так что не беспокойся. Вот только писать не охота. Погода мокрая — руки ломит, так что подробнее после.

Напиши, что у вас нового. Извини за короткое письмо.

Ну, пока. Привет Я.

P.S. Мне нисколько не жалко утерянного, только немного обидно было первое время, а сейчас нихрена.

111.

11 февраля 44 г.

Здравствуй, мама! Получил сегодня твое письмо от 31.1.44. Письмо это меня очень и очень обрадовало тем, что сквозь него чувствуется твое хорошее настроение. Ты спрашиваешь о Пятунине Николае Васильевиче. Это мировой парень, впрочем он уже женат и имел дочь, которая умерла прошлым летом. Работал он в г. Кировске машинистом на дизеле. Симпатичный, умный, добрый, отзывчивый, веселый, любит дружно жить. Вообщем парень на большой палец. Я, мне кажется, о нем писал, но это связано с волнующими воспоминаниями и я сейчас опишу все подробно. Слушай!

После смерти Хапулина осенью 1941 г. я с отступающей толпой (это было первое мое боевое крещение и я ничего не понимал, не умывался, ибо зачем умываться, если каждую минуту жизнь может оборваться — это самый верный признак новичка на фронте) вышел на восточную окраину подожженного нами нас. пункта. Здесь, на восточном берегу бурной реки нас застала непролазная темь сентябрьской заполярной ночи. Насквозь промокшие, не евшие абсолютно ничего вот уже четвертые сутки, охваченные диким безумием страшной паники, мы стояли и не хотели думать ни о немцах, ни о чем. Так всегда бывает с новичками при поражении и отступлении — колоссальных трудов стоит командиру воевать с таким народом. И вот нас один командир собрал в кучу, объявил приказ вырыть окопы и не пропустить немцев на этот берег реки. Должен сказать, что у нас мысли были направлены на три, совершенно не совместимые с приказом вещи: бежать от этого грохота и ужаса смерти, нажраться и отогреться. Но приказ — есть приказ даже и для такого сброда каким были мы тогда. В такие минуты абсолютно необходим друг, хотя бы товарищ, просто знакомый. И вот, движимый этим чувством, я толкаю в бок одного, рядом стоящего бойца и говорю: «Давай окоп вместе рыть». Лица я его в темноте, конечно не видел. Он согласился. Приступили. Вырыли малой лопаткой окопчик, прикрыли ветками, он принес несколько кусочков (величиной с полпальца каждой) сухаря, мы «поели», и, обнявшись и согревая друг друга своим дыханием, заснули. Утром проснулись и смотрим друг на друга — впервые увидели друг друга днем. Познакомились.