Петр Черкасов - Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870).

Первым шагом Мории в качестве посла Наполеона III была организация приема для членов дипломатического корпуса и чинов первых четырех классов российской правящей элиты, т. е. не ниже действительного статского советника (генерал-майора). Дело в том, что Мории прибыл в Петербург, когда там не было еще послов великих держав (в лучшем случае наличествовали лишь поверенные в делах), и по этой причине он автоматически становился дуайеном дипломатического корпуса [150] Как уже отмечалось в Петербурге уже находился посол Австрии князь Эстергази, но к тому времени он еще не получил аудиенции и не вручил верительные грамоты, что не давало ему официального статуса. По этой причине Эстергази не мог претендовать на звание дуайена, хотя фактически прибыл в Россию гораздо раньше Мории. , что налагало на него дополнительные обязанности. В своей резиденции на набережной Невы он давал прием и как посол императора французов, и как дуайен. Мории подошел к этому делу со всей возможной тщательностью, вникая во все детали украшения интерьеров, сервировки стола и тонкости кухни. Желая произвести впечатление на своих гостей, Мории привлек для консультаций лучших знатоков здешнего протокола из дворцового ведомства. В связи с тем, что число приглашенных превысило первоначальные расчеты, Мории организовал два приема с интервалом в несколько дней, распределив гостей по двум категориям.

Первый прием, разумеется, был приурочен к 15 августа, дню рождения Наполеона I, вновь ставшему национальным праздником Франции. День начался с торжественной мессы в католическом храме св. Екатерины, где, помимо посольских и петербургских французов, присутствовали товарищ министра иностранных дел граф И.М. Толстой [151] Он временно замещал заболевшего князя А.М. Горчакова. , личный представитель императора Александра, и только что назначенный посол России при тюильрийском дворе генерал-адъютант граф П.Д. Киселев [152] ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1856. Vol. 212. Fol. 123–125. .

А вечером во дворце Воронцова-Дашкова состоялся прием, своей утонченной пышностью поразивший всех, кто на нем присутствовал. Через несколько дней был организован второй, не менее торжественный прием. А накануне 15 августа граф де Морни был приглашен в Петергоф, где обедал наедине с императорской четой. Пользуясь случаем, посол передал Александру II только что доставленную для него из Парижа Большую орденскую ленту Почетного легиона, знак особого внимания со стороны Наполеона III.

На 22 августа был назначен отъезд двора на коронацию в Москву. В остававшиеся дни Морни и его сотрудники продолжали знакомство с достопримечательностями Петербурга – с богатейшей коллекцией Эрмитажа и внушительным собранием Императорской библиотеки, где им показали десятки писем Генриха IV и ценнейшие документы из архивов Бастилии, с еще недостроенным Исаакиевским, а также с Казанским и Петропавловскими соборами, с Адмиралтейством… В числе достопримечательностей оказалась и популярная цыганская труппа, на выступление которой дипломатов зазвал кто-то из их русских коллег. Пораженные французы впервые в жизни слушали завораживающее цыганское пение, сопровождавшееся неистовыми плясками. Для них это стало подлинным открытием. Ведь до написания оперы Жоржа Бизе «Кармен», где впервые в европейской музыкальной культуре зазвучала цыганская тема, было еще далеко – целая четверть века. В России же цыганские музыкальные труппы уже в начале XIX столетия были желанными гостями не только в столичных трактирах и ресторанах, но также в дворянских домах и усадьбах.

А один из дипломатов, случайно заглянув на местный «блошиный рынок», принес оттуда купленный за 15 копеек (50 сантимов) диковинный трехструнный инструмент под интригующим названием «balalaika». Чтобы оживить этот инструмент, пришлось отыскать умельца, одетого в холщовую рубаху, в лаптях вместо сапог. Виртуозная игра самодеятельного музыканта, извлекавшего из трех струн широкую гамму звуков, передававших все оттенки настроений – от празднично-разгульного до рвущего душу отчаяния – вызвала восторг у соотечественников и современников Адана, Гуно, Берлиоза и Оффенбаха.

Тем временем в Петербург стали съезжаться прибывшие на коронацию послы европейских держав, среди которых лорд Гренвил, посол Ее Величества королевы Виктории. К моменту отъезда двора в Москву лорд Гренвил успеет получить аккредитацию, как и уязвленный демонстративной обструкцией князь Эстергази.