Пушкин имел особенный дар юмористически изображать физиономии и вообще всю фигуру. В. П. Горчаков, передавая это относительно Крупянской, попеременно переходящей в Пушкина и обратно, должен припомнить, как Александр Сергеевич на ломберном столе мелом, а иногда и особо карандашем, изображал сестру Катакази, Тарсису — Мадонной и на руках у ней младенцем генерала Шульмана, с оригинальной большой головой, в больших очках, с поднятыми руками и пр. Пушкин делал это вдруг с поразительно-уморительным сходством […]
В самом начале 1824 года, проезжая в Одессу, как обыкновенно, я заезжал к Бендерскому полицеймейстеру, маиору А. И. Бароцци и там ожидал, пока приведут с почты переменных лошадей. В этот раз я застал у него человек пять поселян (все малороссы), по разбирательству какого-то дела. На одного из них Бароцци мне указал, что он помнит Карла XII-го. На вид Никола Искра имел лет шестьдесят, высокого роста, стан прямой, вообще сухощав, с густыми на голове и на груди (по обычаю в том крае у малороссов ворот у рубашки не застегивается) волосами, желтовато-седыми, зубы целы. Я знал, что такое открытие будет находкой для графа Воронцова, который за год перед тем (в августе) ездил из Бендер на место, где была Варница, но мы тогда ничего не нашли; не менее того, мне, занимавшемуся местной статистикой, поручил он обозреть подробно место, описать его и командировал ко мне чиновника Келлера (сына директора минц-кабинета при Эрмитаже), как хорошего рисовальщика, для снятия всевозможных видов с развалин Варницы и пр. Всё это побудило меня порасспросить Искру подробнее, и я удостоверился, что действительно он помнит событие, которое было почти за сто лет пред тем. И каких лет он мог быть тогда сам? Положительно лет себе Искра определить не мог, но говорил, что он тогда был уже — «добрым хлопцем» так что мать его, жившая на хуторе за 8 вёрст, где и поныне он живёт, ежедневно посылала его на тележке в Варницкий лагерь с творогом, молоком, маслом и яйцами, и что после того как татары разорили лагерь шведов, на другой год он женился. Из сего надо было заключить, что Искре было около ста тридцати пяти лет. Он описывал короля (Карла XII-го), которого видел почти каждый раз и впервые принял его даже и не за офицера, а за слугу, потому что он, выйдя из занимаемого им домика, каждое яйцо брал в руку, взвешивал его и смотрел через оное на солнце.
Граф Воронцов, был очень рад такому открытию и положил недели через две отправиться в Бендеры, приказав мне приехать к тому времени в Одессу, и проезжая чрез Бендеры, сказать Бароцци, чтоб вызвал к себе Искру, который бы ожидал нашего приезда. Я пробыл в Одессе только несколько часов, и поспешил по некоторым делам обратно.
Чрез две недели, к назначенному дню, я выехал из Кишинёва, захватив с собой все сочинения, специально говорящие о пребывании Карла XII около Бендер в Варнице. Оставив всё у Бароцци, я поспешил в Одессу. Первые два дня граф не отменял своего намерения, но на третий отложил поездку на неопределённое время, по случаю каких-то особенных дел. Между тем Пушкин проведал о предначертании графа быть в Бендерах, и выпросил позволения сопутствовать ему; но как решено было, что граф отложил поездку, то убедительно просил меня взять его с собой на обратном моём пути; граф отпустил его, и дня через два мы отправились.
Бендеры занимали Пушкина по многим отношениям, и конечно Варница была не на первом плане, хотя он и воображал в окрестностях Бендер найти следы могилы Мазепы, вполне полагаясь на указания Искры, которые бы он мог ему сделать. Во время пребывания Александра Сергеевича в Кишинёве, в Бендерах совершилось несколько приключений, которые не могли не сделать сильного впечатления на его пылкие страсти […]
Около четырёх часов пополудни мы были уже в Тирасполе и остановились у брата моего. Несмотря на всё желание Пушкина тотчас же ехать в Бендеры, до которых оставалось десять вёрст, я не мог сделать того, ибо, по обыкновению, имел поручение от графа к И. В. Сабанееву. Я приглашал с собой Пушкина, который переменил уже мнение о Сабанееве, как это скажу в другом месте, но он ленился почиститься. Это однако же не помогло ему: когда Иван Васильевич спросил меня, где брат? и получил в ответ, что он остался дома с Пушкиным, то тотчас был послан ординарец за ним. Пушкин не раскаивался в этом посещении, был весел, разговорчив даже до болтовни и очень понравился Пульхерии Яковлевне, жене Сабанеева. После ужина, в 11 часов, мы ушли. Простое обращение Сабанеева, его умный разговор, сделали впечатление на Пушкина, и когда мы рассказывали ему первый брак Сабанеева, то он сделался для него, как выразился, «лицом очень интересным».
Читать дальше