Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

Смерть его произвела необыкновенное впечатление в городе, то есть не только смерть, но и болезнь и самое происшествие. Весь город, во всех званиях общества, только тем и был занят. Мужики на улицах говорили о нём…

Я опять нездоров. Influenza физическая и моральная меня подъела. И горло болит, и голова болит, и сердце болит. Эта гроза, которая над нами разразилась, не могла не потрясти души и тела. Чем более думаешь об этой потере, чем более проведываешь обстоятельств, доныне бывших в неизвестности и которые время начинает раскрывать понемногу, тем более сердце обливается кровью и слезами. Адские сети, адские козни были устроены против Пушкина и жены его. Раскроет ли время их вполне или нет, неизвестно; но довольно и того, что мы уже знаем. Супружеское счастие и согласие Пушкиных было целью развратнейших и коварнейших покушений двух людей, готовых на всё, чтобы опозорить Пушкину. Но теперь, если истина и обнаружится и божие правосудие оправдается и на земле, то уж бедного Пушкина не воротишь. Он пал жертвою людской злобы… Пушкина всё ещё слаба, но тише и спокойнее. Она говела, исповедывалась и причастилась и каждый день беседует с священником Бажановым, которого рекомендовал ей Жуковский. Эти беседы очень умирили и, так оказать, смягчили её скорбь. Священник очень тронут расположением души её и также убеждён в непорочности её…

Гекерен, т. е. министр, отправился отсюда, не получив прощальной аудиенции, но получил табакерку, что значит на дипломатическом языке: вот образ, вот дверь! т. е. не возвращайся. По крайней мере так толкуют дипломаты; ибо подарки даются обыкновенно, когда министр дворам своим решительно отозван, а Гекерен объявил, что едет только в отпуск. Спасибо русскому царю, который не принял человека, как бы то ни было, но посягнувшего на русскую славу. Под конец одна графиня Н[ессельроде] осталась при нём, но всё-таки не могла вынести его, хотя и плечиста, и грудаста, и брюшиста…

После выхода первых книжек «Московского Телеграфа» знаменитый Иван Иванович Дмитриев, тогда патриарх русской литературы, написал к Николаю Алексеевичу письмо, где благодарил его за прекрасный журнал, указывая на статьи, которые особенно ему нравились. Как бы в доказательство, что он судил беспристрастно, заслуженный поэт заметил немногие безделицы, которых, по его мнению, надлежало избегать… Это показывает, что он внимательно читал «Московский Телеграф», прибавлю, что всегда потом он оставался в приязни с Николаем Алексеевичем и дорожил его мнениями. Некоторые из молодых людей, бывшие впоследствии известными учёными или писателями, сделались решительными энтузиастами «Московского Телеграфа». Большая часть прежних литераторов выражали одобрение и желали знакомства с издателем.

Особенно приятно было Николаю Алексеевичу получить в начале лета 1825 года письмо от А. С. Пушкина, который жил тогда безвыездно в своей Псковской деревне. Пушкин писал в этом письме, что «Московский Телеграф несомненно лучший русский журнал» и что он готов, чем может, участвовать в нём. Вскоре прислал он несколько своих стихотворений и две первые свои статьи в прозе, для напечатания в «Телеграфе», так что в этом журнале русская публика познакомилась с прозою Пушкина. Одна из прозаических статей его была: «О предисловии Лемонте к французскому переводу басен Крылова»; другая о г-же Сталь, в возражение статье, напечатанной в «Сыне Отечества» Александром Михайловичем Мухановым. Пушкин прислал свои статьи к издателю «Московского Телеграфа» без всякого посредничества, следовательно по личному убеждению признавал журнал его достойным своего участия. [445] Это чрезвычайно обрадовало нас и придало сил к продолжению борьбы с бесчисленными противниками. Кстати, вот заметка для истории литературы русской. В числе присланных Пушкиным стихотворений находилось его Ex ungue leonem. Оно не может быть понятно тем, кто не знает, по какому поводу написал его Пушкин. В первых книжках «Московского Телеграфа» были напечатаны небольшие его стихотворения, вытребованные у него князем Вяземским для нового журнала, в котором готовился он ревностно участвовать. Видно, у Пушкина не было ничего наготове, и он, не желая отказать уважаемому им другу, прислал «Телегу жизни», поручив ему же переделать в ней два-три слишком выразительные стиха (она и напечатана с переделкою князя Вяземского). Пушкин прислал тогда же ещё два-три маленькие стихотворения. Одно из них, напечатанное без полной подписи (кажется, по желанию самого поэта), отличалось только силою Пушкинских стихов: