Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

Соч. II, 292—294.

Литературная совесть моя не уступчива, а щекотлива и брезглива. Не умеет она мирволить и входить в примирительные сделки. Жуковский, а особенно Пушкин оказывали в этом отношении более снисходительности и терпимости. Я был и остался строгим пуританином.

При переезде в Петербург на житьё принимал я участие в литературной газете Дельвига, позднее в Современнике Пушкина. Но деятельность моя тут и там далека была от прежней моей телеграфической деятельности.

Соч. I, стр. XLIX.

Никогда, или так редко, что не стоит упоминать того, не вёл я жизни литературной, как вели её, например, Жуковский, Пушкин.

Соч. I, стр. XXXIV.

Пушкин… одно время, очень непродолжительное, был журналистом. Он на веку своём написал несколько острых и бойких журнальных статей; но журнальное дело не было его делом. Он не имел ни достойных качеств, ни погрешностей, свойственных и даже нужных присяжному журналисту. Он по крайней мере во втором периоде жизни и дарования своего не искал популярности. Он отрезвился и познал всю суетность и, можно сказать, горечь этого упоения. Журналист — поставщик и слуга публики. А Пушкин не мог быть ничьим слугою. Срочная работа была не по нём. Он принялся за журнал вовсе не из литературных видов, а из экономических. Ему нужны были деньги, и он думал, что найдёт их в журнале. Думал он, что совладает с журнальным предприятием не хуже другого. Не боги же обжигают горшки. Нет, не боги, а горшечники; но он именно не был горшечником. Таким образом он ошибся и обчёлся и в литературном и в денежном отношении. Пушкин тогда не был уже повелителем и кумиром двадцатых годов. По мере созревания и усиливающейся мужественности таланта своего, он соразмерно утрачивал чары, коими опаивал молодые поколения и нашу бессознательную и слабоголовую критику. Подобное явление нередко и в других литературах, а у нас сию почти естественно…

Пушкин не только не заботился о своём журнале с родительскою нежностью, он почти пренебрегал им. Однажды прочёл он мне своё новое поэтическое произведение. «Что же, спросил я, ты напечатаешь его в следующей книжке?» — «Да, как бы не так, отвечал он, pas si bête: подписчиков баловать нечего. Нет, я приберегу стихотворение для нового тома сочинений своих». Он впоследствии, когда запряг себя в журнальную упряжь, сердился на меня, что я навязал ему название Современника, при недоумении его как окрестить журнал. [394]

Обозревая положение литературы нашей по кончине Пушкина, нельзя не заметить, что с развитием журналистики народилась и быстро и сильно развилась у нас литература скороспелая, литература и особенно критика на авось, на катай-валяй, на à la diable m’emporte, на знай наших, а ничего другого и никаких других мы знать не хотим. Любопытно было бы знать и определить, могла ли бы эта разнузданная, междуцарственная литература и порождённая ею критика достигнуть при Пушкине тех крайностей, до которых дошла она после Пушкина. Едва ли. Самые ярые наездники наши, вероятно, побоялись бы, или постыдились его.

В этом предположении заключается сожаление о том, чего не мог он доделать сам, и о том, что было сделано после него, и потому, что его уже не было.

А что сделал бы он ещё, если смерть не прекратила бы так скоропостижно деятельность его? Грустно о том подумать. Его не стало в самой поре зрелости и силы жизни его и дарования. Сложения был он крепкого и живучего. По всем вероятностям, он мог бы прожить ещё столько же, если не более, сколько прожил. Дарование его было также сложения живучего и плодовитого. Неблагоприятные обстоятельства, раздражавшие его по временам, могли бы улечься, и улеглись бы без сомнения. Очистилось бы и небо его. Впрочем, не из тучи грянул и гром, сразивший его. В Пушкине и близкой среде, окружающей его, были залоги будущего спокойствия и домашнего счастия. Жизнь своими самовластительными условиями и неожиданными превратностями нередко так усложняет и перепутывает обстоятельства, что не каждому даётся во-время и победоносно справиться с ними. Кто тут виноват? Что тут виновато? Не скоро доберёшься до разрешения этой тёмной и таинственной задачи.

Теперь не настала ещё пора подробно исследовать и ясно разоблачить тайны, окружающие несчастный конец Пушкина. Но во всяком случае, зная ход дела, можем сказать положительно, что злорадству и злоречию будет мало поживы от беспристрастного исследования и раскрытия существенных обстоятельств этого печального события.