Борис Модзалевский - Пушкин и его современники

Имя Каховского Софья Михайловна не назвала; но несомненно, что, главным образом, его насильственная смерть поразила её воображение. Наслаждаясь мирным счастием, она не могла не представлять себе того, что было бы с нею, если бы два года тому назад она вверила свою судьбу тому, кто теперь умер мучительной смертью… И она, конечно, благодарила обстоятельства, помешавшие её союзу с пламенным мечтателем…

В супружестве своём с Дельвигом Софья Михайловна была счастлива; но про бедного Дельвига, к сожалению, нельзя сказать того же. Софья Михайловна была слишком горячею, увлекающеюся натурою, она искала пылких страстей, а умиротворённый, благостный, добродушный, временами даже флегматичный поэт не мог удовлетворить её мятущуюся душу, вечно жаждавшую всё новых впечатлений; к ним применимо выражение Пушкина о коне и трепетной лани, впряжённых в одну телегу… Телега их жизни сперва, казалось, катилась гладко, но уже года через три после свадьбы между супругами не всё было ладно, так как у Софьи Михайловны появились поклонники, смущавшие душу поэта… Но мы знаем мало достоверного о жизни Дельвигов и должны о многом лишь догадываться.

Наиболее ранний отзыв о Софье Михайловне, нам известный, принадлежит племяннику поэта — барону А. И. Дельвигу, который узнал её, будучи двенадцатилетним мальчиком, в 1826 г., через год после её выхода замуж за Дельвига — 30 октября 1825 г. «Софье Михайловне Дельвиг ко времени моего приезда в Петербург [348] только что минуло 20 лет, — пишет он. — Она была очень добрая женщина, очень миловидная, симпатичная, прекрасно образованная, но чрезвычайно вспыльчивая, так что часто делала такие сцены своему мужу, что их можно было выносить только при его хладнокровии. Она много оживляла общество, у них собиравшееся. Дельвиги в то время не имели детей и вскоре полюбили меня, как сына. Жена Дельвига, как умная и деятельная женщина, занялась моим воспитанием, насколько это было возможно в короткие часы, которые я проводил у них» [349]. Софья Михайловна была магнитом, привлекавшим в скромную квартирку Дельвига весь цвет тогдашней (1826—1830) литературы: Пушкин (по возвращении из ссылки), его брат Лев, Плетнёв, Гнедич, Одоевский, Боратынский, Веневитинов, Мицкевич, Подолинский, Сомов, Розен, Титов, Илличевский, Деларю, Щастный, В. Лангер, М. Яковлев, М. И. Глинка (в 1829 г. отзывающийся о С. М. Дельвиг как о «милой и весьма любезной женщине») — были постоянными посетителями вечеров у Дельвигов; затем к ним присоединилась воспетая Пушкиным красавица А. П. Керн [350], а за нею (в самом конце 1827 г.) — и её кузен А. Н. Вульф. Этот циник и скептик вскоре увлёкся Софьей Михайловной и увлёк её самоё; правда, угрызения совести мучили и его и её, — потому что оба не могли не отдавать должного удивительным нравственным достоинствам Дельвига. «Я не встречал человека, который так всеми бы был любим и столько бы оную любовь заслуживал, как он. Его приветливое добродушие имеет неизъяснимую прелесть; он так прост и сердечен в своём обращении со всеми, что невозможно его не любить», — записывал Вульф в своём дневнике в октябре 1828 г. [351]Вульфу не хочется, как он цинично выражается, «гулять на счёт барона», — однако он всё же начинает любовную игру с Софьей Михайловной и о начале интимных с нею отношений и о дальнейшем их течении подробно рассказывает в своём позднейшем дневнике (под 2 января 1830 г.), скрывая её, правда, под буквами С. М. Д.; читать его рассказ неприятно, — так он холоден и рассудочно-спокоен, но мы приведём его здесь, как очень характеристичный: «Я познакомился в эти же дни и у них же (то есть у своих кузин А. П. Керн и её сестры Е. П. Полторацкой. — Б. М.) с общею их приятельницею С. М. Д., — молодою, очень миленькою женщиною лет 20. С первого дня нашего знакомства показывала она мне очень явно свою благосклонность, которая меня чрезвычайно польстила, потому что она была первая женщина, исключая двоюродных сестёр, которая кокетничала со мною, и ещё от того, что я так скоро обратил на себя внимание женщины, жившей в свете и всегда окружённой толпою молодёжи столичной. Рассудив, что, по дружбе с А. П. [Керн] и по разным слухам, она не должна быть весьма строгих правил, что связь с женщиною гораздо выгоднее, нежели с девушкою, решился я её предпочесть, тем более что, не начав с нею пустыми нежностями, я должен был надеяться скоро дойти до сущного. Я не ошибся в моём расчёте: недоставало только случая (Всемогущего, которому редко добродетель или, лучше сказать, рассудок женщины противустоит), — чтобы увенчать мои желания. Но неожиданно всё расстроилось. Муж её, движимый, кажется, ревностью не ко мне одному, принял поручение ехать на следствие в дальнюю губернию и через месяц нашего знакомства увёз мою красавицу…» [352]