Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис - сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

3 сентября Гитлер встретился с советским послом в Берли­не А.А. Шкварцевым и заверил его, что Германия полностью выполнит свои обязательства по договору и в результате ус­пешной войны будет ликвидировано положение, созданное Версальским договором, а СССР и Германия установят грани­цы, существовавшие до Первой мировой воины 20. В тот же день немецкая газета "Франкфуртер Цайтунг" в передовой статье, озаглавленной "Гитлер и Молотов", написала: "Необходимость установить новый порядок в большом пространстве Восточной Европы и устранить там в будущем опасность конфликтов ста­ла задачей, к которой Германия и Советская Россия подходят с общих точек зрения" 21.

3 же сентября Риббентроп направил специальную памят­ную записку немецкому послу в Москве Шуленбургу, в кото­рой откровенно изложил позицию Германии. "Мы определен­но рассчитываем, — писал Риббентроп — окончательно разгро­мить польскую армию в течение нескольких недель. Затем мы будем удерживать под военным контролем ту территорию, ко­торая была определена в Москве как сфера германских интере­сов. Естественно, однако, что мы будем вынуждены по причи­нам военного характера продолжать боевые действия против тех польских вооруженных сил, которые будут находиться в тот момент на польской территории, принадлежащей к сфере русских интересов". Германский министр просил немедленно обсудить этот вопрос с Молотовым и выяснить, не считает ли Советский Союз желательным, чтобы русские вооруженные силы выступили в соответствующий момент против польских вооруженных сил в районе сферы русских интересов и со сво­ей стороны оккупировали бы эту территорию. По нашему мне­нию, заключил Риббентроп, это было бы не только облегчени­ем для нас, но также соответствовало бы духу московских соглашений и советским интересам 22.

Шуленбург довел содержание этой записки до сведения Молотова.

4 сентября главнокомандующий немецкими сухопутными силами генерал Браухич встретился в Берлине с советским во­енным атташе в Германии М.А. Пуркаевым. Браухич сообщил, что германская армия наступает в соответствии с планом на польскую территорию и что до Варшавы остается всего 100 км. В связи с этим он спросил Пуркаева, будет ли разоружена поль­ская армия при ее отходе за линию разграничения в направле­нии к границам Советского Союза 23. Браухич добивался ответа, желая знать о военных намерениях Советского Союза.

Судя по намекам германского генерала, немцы не просто оказывали давление, но использовали некое подобие шантажа, давая понять, что в случае задержки с наступлением Красной Армии немецкие войска могут вступить на территорию, зафик­сированную как зона советских интересов. Москва оказалась в положении, когда надо было определиться в условиях настой­чивого давления со стороны Германии.

Вопрос приобретал для СССР принципиальный смысл. По мнению британского историка Дж. Хаслэма, требовалось время, чтобы перебросить подразделения Красной Армии из Сибири в европейскую часть страны 24. Такой вопрос действи­тельно существовал, но представляется, что речь шла о сообра­жениях больше политических, чем военных.

Учитывая тот факт, что пакт с Германией был в значитель­ной мере неожиданным для Сталина, в Москве соответственно не было какого-либо продуманного плана действий. Видимо, в период после его подписания и до начала сентября советское руководство обсуждало вопрос о долгосрочной политике и кон­кретных действиях. На это косвенно указывают сведения об инструкциях, которые получили сотрудники Наркоминдела в первых числах сентября, предусматривавших подготовку дого­воров со странами Прибалтики и Финляндии.

По отношению к Польше в те первые дни сентября 1939 г. в Москве вели более тонкую игру. Советские лидеры (и, видимо, такая тактика была выработана в самом конце августа — нача­ле сентября) не хотели выглядеть воюющим союзником Герма­нии и соучастником очередного раздела Польши. При этом в Москве учитывали общественное мнение, причем не только мировое, но и настроения внутри страны. Это отметил в одной из своих телеграмм такой проницательный дипломат, как гер­манский посол Шуленбург. Пытаясь, видимо, несколько сдер­жать нетерпение германских правящих кругов, посол писал, что в течение нескольких лет благодаря усилиям пропаганды, направленной против Германии как агрессора, население СССР было озабочено угрозой войны. Это сильно повлияло на его настроение. Внезапное изменение советской политики еще не полностью понятно. Далее Шуленбург сообщал: