Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…

Когда зашла речь об известном эпизоде с уроком стихосложения, Пущин хотел начать: «Мой стих никак…», но испугался появления своей фигуры: «Наш стих никак…»

Примечательны поправки в рассказе о тайном обществе: было — «не ручаюсь, что в первых порывах, по исключительной дружбе моей к нему, я, может быть, увлёк бы его (Пушкина) с собою».

Вместо выделенных нами слов первоначально было «не присоединил бы его к моей участи» — но это слишком категорическое заявление снято; оно возникнет в конце рукописи, когда Пущин рассуждает о возможной судьбе поэта, если б он попал в тайное общество; появление подобных слов в начале Записок ещё раз показывает, как занимала декабриста мысль о закономерном или случайном стечении обстоятельств в жизни друга. Написав «Пушкин часто меня сердил…», автор счёл нужным написать поверх строки: «Пушкин, либеральный [76] Подразумевается вольный, свободный. по своим воззрениям, имел какую-то жалкую привычку изменять благородному своему характеру».

Как видно, поправки идут по линии уточнения существенных, деликатных деталей; в чём Пущин проявляет широту понимания и тонкость чувства.

По виду рукописи и отчёркиванию, обозначающему конец сочинения, создаётся впечатление, что Пущин завершил работу словами: «Пушкин мой всегда жив для тех, кто, как я, его любил, и для всех умеющих отыскивать его, живого, в бессмертных его творениях».

Затем, однако, после отчёркивания, теми же чернилами, последовало: «Ещё пара слов» (как бы постскриптум рассказа) — из бесед с Далем и Данзасом о «последнем вздохе» Пушкина. В самом конце самая последняя помета — «село Марьино, август 1858».

Через 8 месяцев, 3/15 апреля 1859 года Ивана Пущина не стало.

Окончилась жизнь Большого Жанно, Ивана Ивановича Пущина: тринадцать лет беззаботного детства, шесть лет Лицея, восемь лет службы и одновременно участие в тайных обществах, тридцать один год тюрьмы и ссылки да три года без малого в подмосковной усадьбе жены, без права постоянного жительства в столицах. Когда-то Пушкин желал ему встретить с друзьями «сотый май». Ивану Ивановичу не хватило месяца до 61-го…

Вопрос этот, заданный михайловской осенью 1825 года, к счастью, не имел ответа и в 1870-х годах. Ещё здравствуют несколько друзей, сильно озабоченных тем, чтобы ещё больше, ещё сильнее любили незабвенного их поэта, весёлого француза, № 14.

Пожилой адмирал Матюшкин первый воскликнет, что нужно памятник поэту ставить в Москве — на родине. И начнётся всероссийский сбор денег.

Дело было непростое и долгое — у лицейских же первого выпуска, чугунников,— времени немного. Яковлев умирает в 1868 году, Мясоедов — в 1868-м, Данзас — в 1870-м, Матюшкин — в 1872-м, Малиновский — в 1873-м, Корф — в 1876-м.

«Наш круг час от часу редеет» — было сказано ещё пятьдесят лет назад.

19 октября 1877-го, в шестидесятилетие первого выпуска, телеграмму Горчакову от имени первых семи курсов подписал Сергей Комовский.

Лисичка — Комовский и Франт — Горчаков, последние два. «Кому ж… день Лицея торжествовать придется одному?» Кому доведётся увидеть памятник?

Памятник Пушкину в Москве. Наверное, он отметил историческую грань, до которой ещё говорили: «Пушкину было бы 60… 70…» Отныне иные слова: «Пушкину исполнилось 100… 150… 175 лет…»

Памятник: проект его, представленный скульптором Опекушиным, обсуждается многими. Наверное, странно и страшно видеть памятник однокласснику, с кем проказничал и веселился. Возможно, эти чувства охватили восьмидесятилетнего Комовского, когда он отозвался:

«Как ни рассматривал я со всех сторон, ничего напоминающего — никакого восторженного нашего поэта я, к сожалению, не нашёл вовсе в какой-то грустной, поникшей фигуре, в которой желал изобразить его потомству почтенный художник».

Комовский не знал и знать не хотел грустного и поникшего Пушкина.

В 1880 году — происходят большие пушкинские торжества: открытие «руковорного памятника» в Москве.

Знаменитые речи Достоевского, Тургенева… Все дети Пушкина присутствуют на празднествах.