Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…

Малиновский, отставной полковник, родственник и приятель многих декабристов, вряд ли бы уклонился от участия в мятеже 14 декабря, если бы не вышел в отставку за несколько месяцев до событий. (Он служил в Финляндском полку, одном из наиболее затронутых волнением!) Зато участвовал в восстании и отправлен на каторгу его свояк Андрей Розен. Зимой 1829 года Малиновский едет из своего харьковского имения на север, и эта поездка — заметное событие для поредевших лицейских рядов.

Следующие сведения о ней уже от Николая Пущина, младшего брата Ивана Ивановича.

26 февраля 1829 года:

«Презабавно вообразить, что Малиновский, уездный предводитель дворянства и вообще помещик, на короткое время сюда приезжает…

Был в Царском Селе. Чириков, через 15 или 16 лет, как я его видел, нисколько не переменился, только прибавилось седых волос. Зал в Лицее совершенно тот же, каким я его видел, приезжая к тебе: можешь вообразить, бесценный мой Жанно, какие чувства овладели мною при входе в оный».

12 марта:

«На сих днях уехал отсюда Малиновский; он меня познакомил с двумя молодыми людьми — Илличевским и Корфом, с коими давно хотел увидеться и нигде не случалось встречаться. Стевена никак не могу заполучить к нам, гораздо более меня застенчив. Прощай, бесценный Жанно!»

25 мая 1829 года пишет сестра Анна Ивановна Пущина (по-французски):

«У Суворочки всё в порядке, он отзывается о тебе, мой бесценный, всегда с неизменной печалью; Малиновский, возвращаясь, опять встретился с Екатериной Набоковой в Туле, и это было очень приятно им обоим».

Пущин, когда присылал весточки с каторги, осторожничал при упоминании тех, кто ещё на свободе, он боялся повредить друзьям, особенно тем, кто «под надзором», не называя, например, Пушкина; однако некоторые вопросы каторжанина, связанные с лицейскими и декабристскими воспоминаниями, угадываются по ответным репликам родных:

«Данзаса я ещё не видела»,— пишет сестра Екатерина в конце 1829 года.

25 августа 1829 года Михаил Пущин, младший брат декабриста и тоже декабрист (сосланный на Кавказ), посылает из Кисловодска в Читу нечто вроде краткого отчёта о пушкинском пребывании на Кавказе, по пути в Арзрум и обратно:

«Лицейский твой товарищ Пушкин, который с пикою в руках следил турок перед Арзрумом, по взятии оного возвратился оттуда и приехал ко мне на воды, и по две ванны принимаем в день — разумеется, часто о тебе вспоминаем — он любит тебя по-старому и надеется, что и ты сохраняешь к нему то же чувство».

В том же письме М. И. Пущин жаловался, что давно не знает ничего «о своих и о тебе — письма мои все гуляют в Арзруме — не знаю, скоро ль буду оные опять регулярно получать — Вольховский, с которым жил в нынешнем походе, занемог в Арзуме и возвратился лечиться в Тифлис — сегодня я получил от него письмо — он также интересуется о тебе».

Братья Пущины разбросаны по миру, каторжному и ссыльному, не скоро увидят отчий дом, однако возвращение Пушкина с театра военных действий в столицу позволяет передать особенный, «живой привет»…

«Пушкин приехал,— радуется поздней осенью 1829 года сестра декабристов Анна Пущина,— и я надеюсь, что он придёт повидаться с нами и рассказать о Михаиле, вместе с которым он провёл некоторое время на водах! Я попрошу у него его сочинения для тебя или для твоих…»

Впрочем, благочестивая сестра декабриста тут же поясняет: «Мне было совестно — самой купить и послать сочинения Пушкина, мне кажется, что вы не можете такими пустяками заниматься, зато есть книга, которую я пошлю тебе при первом же случае» (речь идёт о «душеспасительном чтении», которое, впрочем, не вызывало особого любопытства у всегда твёрдого духом, весёлого, ироничного Ивана Пущина).

Через две недели, 24 ноября 1829 года, сестра извещала брата:

«Пушкин пришёл однажды утром, когда меня не было; поскольку на него очень большой спрос, вряд ли он в ближайшее время повторит свой визит, что меня очень огорчает. Я имею столько вопросов к нему о Михаиле. Он сказал, что (двадцатидевятилетний) Михаил настолько постарел, что ему дают 40 лет. Бедняга!..»

Поэт хоть и не встретился с одной из сестёр Пущина, но всё же поговорил с другими родственниками и, как видно, исполнил просьбу об отправке за Байкал нужных узникам книг.

Таким образом, в начале 1830 года в Читу пришёл ещё один пушкинский привет. Отношения поэта с родственниками Пущина явно не отличаются особенной близостью; кроме приведённых строк, больше в семейных письмах о нём нет упоминаний.