Евгений Анисимов - Пленницы судьбы

Кончается песня ответом молодой монахини на вопрос любопытствующих путешественников о том, как очутилась здесь, в монастырской келье, такая молодая красавица:

Все понимали, что «змея лютая» — счастливая соперница из Немецкой слободы Анна Монс... Впрочем, этой тоже не повезло. Но это уже другая история... Шли годы, о Дуне — старице Елене — стали забывать, для многих она как будто перестала существовать...

Но тут наш сюжет делает неожиданный поворот. Оказалось, что, несмотря ни на что, Дуня не примирилась со своей злой судьбой. Как только люди Петра уехали из монастыря, она тотчас сбросила монастырские одежды и стала жить как человек светский, как паломница, которых много бывало в тогдашних монастырях: замаливать грехи никогда не поздно и лучше это делать в освященных местах, святых монастырях.

Монастырские власти все это видели и даже сами покровительствовали прихотям старицы Елены, привыкшей к роскошной жизни царицы «в Верху» — так называли в те времена Кремлевский дворец, обиталище царей. И все это неслучайно — каждый помнил, что перед ними не просто бывшая царица, а мать наследника престола, будущего царя Алексея Петровича. Но оказалось, что Евдокия пошла дальше: она не примирилась со своей убогой судьбой, ее душа и тело жаждали любви...

И однажды к старице Елене пришла большая любовь, может быть, первая — и последняя в ее жизни... В 1710 году у нее начался бурный и короткий роман с майором Степаном Глебовым, приехавшим в Суздаль по рекрутским делам. Перехваченные позже властями письма Дуни к любовнику говорят о ней как о женщине темпераментной, пылкой, живой и чувственной — столько в них кипящей страсти и тоски: «...Забыл ты меня так скоро. Не угодила тебе ничем. Мало, видно, твое лицо, и руки твои, и все члены твои, и суставы рук и ног твоих политы моими слезами... Свет мой, душа моя, радость моя! Видно, приходит злопроклятый час моего расставания с тобой. Лучше бы душа моя с телом рассталась! Ох, свет мой! Как мне на свете жить без тебя? Как быть живой? И только Бог знает, как ты мне мил. Носи, сердце мое, мой перстень, меня люби, я такой же себе сделаю... я тебя не брошу до смерти». Еще одна выразительная цитата — некий сгусток тоски и плача по исчезающему счастью любви: «Знать ты, друг мой, сам этого пожелал, что тебе здесь не быть. И давно уже мне твоя любовь, знать, изменила... Для чего, батька мой, не ходишь ко мне? Что тебе сделалось? Кто тебе на меня намутил? Что ты не ходишь, не дал мне свою персону насмотреться? То ли твоя любовь ко мне, что ты ко мне не ходишь? Уже, свет мой, не к кому будет прийти. Или тебе даром, друг мой, я? Знать, я тебе даром, а я же тебя до смерти не покину, никогда ты из меня, разума моего, не выдешь. Ты, друг мой, меня не забудешь ли, а я тебя ни на час не забуду. Как мне с тобою будет расставаться? Ох, коли ты едешь, коли меня, батька мой, ты покинешь, ох, друг мой, ох, свет мой, любонька моя!»

Кроме столь яркого, скажем даже современного, выражения чувств, которыми обладает эта женщина, лишенная нормальной жизни, любви, можно поражаться бесстрашию любовников, живших в железный век Петра. Какова картина: отважный майор пробирается ночью в келью монахини и наслаждается любовью пусть бывшей, но все-таки царицы, матери наследника русского престола! Многим подданным такое бы и в голову не пришло (если, конечно, голова дорога), но, видно, майор Глебов был ловелас подлинный. Впрочем, достигнув желаемого, он, как истинный ловелас, — что и видно из письма к нему бывшей царицы Евдокии, — быстро охладел к монашке и уехал из Суздаля, так сказать, навстречу новым приключениям и победам.

А что же Дуня? В ее письмах видно глубокое чувство, да еще некое бесстрашие — писать на бумаге такое не каждая решится! А она решилась, не боясь никакой кары, веря, что ее сын, царевич Алексей, скоро будет на троне и тогда наступит ее день, а пока все будут молчать...

Но день этот так никогда и не наступил... В 1718 году началось знаменитое дело царевича Алексея, который бежал за границу, а потом был обманом выманен в Россию. Он отрекся от престолонаследия, по указу Петра началось следствие, десятки людей были привлечены к этому делу, частью которого стал и так называемый «суздальский розыск». Установить преступную связь царевича и его людей с его матерью и ее окружением — вот что было главной целью. Тут-то и всплыло имя Степана Глебова, который к этому времени стал уже генералом. При расследовании нашлись письма царицы Евдокии к возлюбленному, Петр разъярился, — и оба бывших любовника, старица Елена и Глебов, оказались в застенке. Глебов признался в близости с бывшей царицей, но удивительно, что он категорически отказался покаяться в своем страшном преступлении, не стал просить прощения у государя даже тогда, когда на очной ставке в застенке его любовница подписала покаянную записку — один из уникальных документов русской истории: «Февраля в 21 день, я, бывшая царица, старица Елена... с Степаном Глебовым на очной ставке сказала, что с ним блудно жила, в то время как он был у рекрутского набору, и в том я виновата; писала своею рукою я, Елена». Зачем нужна была Петру такая расписка? Наверное, чтобы больнее ударить и страшнее оскорбить бывшую жену и своего собственного сына-наследника. О блуде Евдокии и Глебова было даже написано в манифесте, который читали с паперти всех церквей России и надолго запомнили в народе...