Олег Соколов - Армия Наполеона

Государство Наполеона было, без сомнения, самой настоящей монархией, но «монархией новой», которую простой народ поддерживал безоговорочно. «Бурбоны были королями дворян, а я был королем народа», - так коротко резюмировал сам Император эти чувства простых людей Франции. Для солдат же и офицеров это была их «новая монархия», где «царь» награждал только за заслуги, где была достигнута гораздо большая социальная справедливость чем в обществе Старого Порядка, и в краткий период существования буржуазной Франции (1794-1799 гг.). «Каждый, кто хотел работать, - вспоминал Стендаль, -мог быть уверен, что достигнет благосостояния... Покровительство, оказываемое правосудию и труду, заставляло мириться с конскрипцией и с высокими косвенными налогами» 5.

Сражаясь с армиями коалиции, солдаты Императора верили, что они защищают новый, более справедливый социальный порядок от тех, кто желает силой навязать им «неправое дело застарелых привилегий, низкое холопство и ложь». Часто подобное поведение объясняют тем, что солдаты защищали завоевания Революции и, следовательно, принципы буржуазного общества. Без сомнения, многие социальные преобразования, произошедшие в годы Революции, стали естественными для французов эпохи Империи, и они никак не желали возвращения старой монархии; но не за «ценности» буржуазно-либерального мира умирали молодые новобранцы и старые ворчуны в бешеных атаках под Люценом, в последних каре на поле Ватерлоо. Если какие- то соображения, кроме воинского энтузиазма или спокойной уверенности бойцов-профессионалов, и вели их вперед, то это была, конечно, восторженная преданность и вера в Императора, символизировавшего для них правду и справедливость на этом свете.

Удивительно, что подобную веру Наполеон создал не пропагандистской обработкой масс, не жестокими репрессиями и преследованиями инакомыслящих. О свободе прессы он, хотя и не разделявший либеральные ценности, писал своему министру внутренних дел: «Я желаю, чтобы печатали все, абсолютно все, за исключением непристойностей и призывов нарушить спокойствие государства. Цензура не должна заниматься остальным» 6. Гигантская популярность Наполеона черпала силы в разумном эффективном управлении государством и огромной харизматической силе его личности. Волшебный ореол славы Императора и мощный «пассионарный» заряд наполеоновской армии увлекли за собой и сотни тысяч людей нефранцузского происхождения. Многие из них, подобно своим французским собратьям, стали ярыми приверженцами наполеоновской идеи и воспринимали Императора французов как общеевропейского вождя. Конечно, мера этого энтузиазма была разная. В Италии и Польше, где Наполеон провел целую серию полезных реформ, где дело Императора слилось с идеей освобождения от захватчиков, этот энтузиазм достиг огромного размаха. В Германии, где не столь очевидны были результаты наполеоновского владычества, войска шли вперед, вдохновленные одним лишь воинским энтузиазмом. В Испании же, где французское нашествие принесло с собой, кроме нужных стране реформ, еще и ожесточенную войну, число приверженцев Наполеона было ограниченным. Но даже в этой стране, особенно среди молодых офицеров, существовало немалое число тех, кто стал сторонником Империи. Известный французский писатель Ноль Моран в изумительном по исторической точности романе «Севильский флагеллан» в лице одного из главных героев вывел собирательный образ молодого офицера из старой дворянской семьи - Хуана Батисты. Образ, настолько точно написанный, претворяющий в себе сотни подобных судеб, что мы не можем удержаться от того, чтобы не привести цитату из этого великолепного произведения. Ее нельзя, конечно, рассматривать как исторический источник, но она идеальна как удачное обобщение, которое абсолютно точно выражает отношение тысяч иностранных солдат и офицеров к Императору.

«Говорят, что во французской армии есть офицеры, вернувшиеся из эмиграции, которые заявляют, что служат Отечеству, и стараются не замечать, что во главе его стоит Император! - восклицает Хуан Батиста. -А я, наоборот, не замечаю ничего, кроме Наполеона, я живу для него, я смотрю только на него... я дрожу от мысли, что он может умереть. В истории мира будет только один Наполеон, одна Великая Армия - неужели я пропущу этот шанс!» 7

Армия Императора стала поистине европейской. И вовсе не ударами бичей гнали в бой иностранные войска. Немецкие, итальянские, польские, испанские, швейцарские, голландские полки, сражаясь бок о бок со своими французскими товарищами по оружию, прониклись их энергией и преданностью. В конце концов, они шли в бой с тем же энтузиазмом, что и французы, считая, как и последние, что сражаются за правое дело и что если Император повел их на войну, значит, так надо. Вот что записал в дневнике один итальянский офицер: «Не зная, куда их ведут, солдаты знают, что идут они в защиту справедливости, им даже неинтересно разузнавать, куда их именно отправляют...» (См. гл. XIII.)