Олег Соколов - Аустерлиц Наполеон, Россия и Европа. 1799-1805 гг

Наконец, следует отметить тактическое мастерство, которому французские войска обучились в ходе революционных войн и закрепили пройденное на практике под руководством Наполеона в Булонском лагере. Это тактическое мастерство, блистательное умение командовать на поле боя генералов и офицеров помогло французским батальонам и эскадронам выйти победителями даже в самых тяжелых ситуациях, когда, казалось бы, по всем «нормальным» пространственно- численно-временным соотношениям они должны были проигрывать.

Все это сделал Наполеон. Аустерлиц не столько был победой французской армии над союзниками, сколько победой Наполеона и созданной его гением и энергией армии.

Именно в этом смысле Аустерлиц является «победой-образцом». Это действительно образец стратегического искусства, образец умелого командования и торжества решимости и воли.

После сокрушительного поражения, которое понесли союзники, войну они продолжать больше не могли. Все рассказы ряда русских историков о том, что Аустерлиц на самом деле это уж не такое страшное поражение, что армия могла еще дальше продолжать борьбу, относятся к области фантазии. Война была решена одним ударом, в один день, можно сказать, почти что в один час. С этой точки зрения Аустерлиц напоминает некоторые великие битвы древности. Можно вспомнить, что в Средневековье делали различие между «войной» и «битвой». Война — это нормальное состояние общества того времени: небольшие набеги, осады, стычки. Битва же — это божий суд, к которому готовились, как к торжественному ритуалу, и которая по своей сути не являлась «войной», потому что она неизбежно должна была ее закончить*. Так и случилось под Аустерлицем. После битвы войны больше не было. Уже через день было подписано перемирие.

* Такой битвой-образцом в Средневековье являлась битва при Бувине 27 июля 1214 г.. где французское рыцарское войско наголову разгромило коалицию феодалов под командованием германского короля.

Конечно, отсутствие преследования после Аустерлица является в значительной степени следствием наличия первоначального плана Наполеона, который был изменен по ходу дела. В результате кавалерия осталась почти вся в стороне от направления главного удара, и, более того, Мюрат на следующий день сгоряча погнал ее еще дальше в сторону от того места, где она должна была быть. Конечно, французская армия устала, а мокрый снег с дождем и грязь по колено не способствовали бурному желанию мчаться преследовать разбитого неприятеля. Совершил просчет и Сульт, задержав выступление своих войск до утра 4 декабря. Однако если бы Наполеон захотел, он мог наверстать упущенное и если не 4 декабря, то через день, через два уничтожить, рассеять, взять в плен практически все, что осталось от союзной армии. Во многом он не сделал этого по политической причине. Буквально через несколько дней после битвы в разговоре с Гаугвицем император сказал: «Россия будет со мной, быть может, не сегодня, но через год, через два, через три года. Время стирает все воспоминания, и из всех союзов это будет тот, который мне больше всего подходит» 14.

Увы, Наполеон не знал, с кем он имеет дело. Во главе России стоял человек, который поставил себе во главу угла только одну задачу — удовлетворить свое чувство личной зависти и мстительности по отношению к Наполеону. «В Европе нет места для нас обоих. Рано или поздно один из нас должен уйти!» — заявит чуть позже Александр I в беседе со своей сестрой Марией Павловной.

Кроме того, желание обезопасить себя в будущем, извлечь максимальную выгоду из победы, завело Наполеона слишком далеко. Его империя и появившиеся вокруг нее вассальные государства стали слишком много весить в европейской политике. Баланс сил был нарушен, и с подобным государством стало весьма непросто поддерживать равноправные взаимоотношения. Поражение при Аустерлице разбудило также дремавшие силы. Русское дворянство и в особенности офицерский корпус отныне желали реванша. Конечно, все это было еще достаточно далеко от сильных антифранцузских настроений в русском обществе в период войны 1812 г. Однако это было уже не то в основном безразличное и иногда даже благожелательное отношение к Бонапарту в годы его Консулата. Всего лишь через несколько дней после Аустерлица в Москве так судили о происшедшем: «Конечно, потеря немалая в людях, но народу хватит у нас не на одного Бонапарте, как говорят некоторые бородачи-купцы, и не сегодня, так завтра подавится, окаянный» 15.