Вадим Нестеров - Служба забытых цитат

Действительно, при чтении этого тома мурашки по спине ползут с хорошего рака размером.

Так и хочется крикнуть куда-то вверх: что же мы такого совершили-то, какие адские врата сломали по незнанию, что из них вся эта инфернальная жуть хлынула?

Ну реально же было не вздохнуть. Как в асфальт сапогами вбивали — не путч, так дефолт; не Чечня, так Югославия; деньги если не меняют, то задерживают; стреляют если не по Белому дому, то по Листьеву; тонет если не «Эстония», то «Курск». Какой-то поток нескончаемый. По стране кровища рекой, Ельцин еле ходит, потный Зюганов танцует, Жириновский блажит, Березовский израильский паспорт сдает, прокурор голый с девками скачет… То Лисовского с коробкой вяжут, то Бородина с реконструкцией, то Чубайса с гонорарами.

Два ощущения — безнадега и стыдоба. Тотальная безнадега и непрерываемая стыдоба.

И ведь не скажешь, что автор нагнетает (еще одно словечко из тех весен и зим) — нет, напротив. Парфенов, как всякий умный человек, прекрасно понимает, что война войной, а жизнь по распорядку, и на свинцовых мерзостях отнюдь не циклится. Перед нами энциклопедия русской жизни, а не хроника политической борьбы. Со всеми ингредиентами того, «без чего нас невозможно представить»: клипы-ваучеры-батончики-прокладки-«макарены»-памперсы-тамагочи-стринги-домофоны-шаурмы и прочие маленькие заботы и радости маленького человека.

Дольчиков нет, да и пес с ними, с дольчиками.

Все было, и плохое, и хорошее, кто спорит. Сам же, собака, до ночи тогда монстров в «Думе» (стр. 146) стрелял и счастлив был, как щенок на травке. Сам под «Посмотри в глаза» (стр. 70), усугубив Ветлицкую «Распутиным» (стр. 55), козлом скакал.

Что же тебе сейчас так неможется, откуда эта тоска липкая непреходящая?

А потом вдруг обухом по голове: прав, ой, прав был Леонид Геннадьевич, когда в недавнем интервью объяснял различия между телевизионной и книжной версией «Намедни»: «Фотография — это все-таки остановленное мгновение, которое, кстати сказать, очень часто впечатляет больше, чем движущаяся видеокартинка, на которой трудно сфокусироваться, — я в этом уже давно убедился. Динамика часто мешает, снижает степень выразительности».

Все верно, остановить мгновение не зря рвались все классики.

Не скажу за телевизионную, а в книжной версии у Парфенова получился действительно уникальный инструмент с назначением «Вспомнить все». Просто возьмите эту книгу и пролистайте ее хотя бы до середины. Заметили, нет? На фотографиях тех лет практически никто не улыбается. Только вожди на протокольных встречах да Бари Алибасов, который вообще Гуинплен по жизни. А в глаза аборигенов 90-х на крупных планах вообще лучше не смотреть.

У старых русских глаза собачьи, потерявшихся щенков; у новых — рыбьи, пустые, вымороженные.

Хотя нет, соврамши, еще улыбаются обитатели провинциального детсада, где происходит раздача гуманитарной помощи. Сидят, карапузы, обнявши пластиковые пакеты двумя руками, в своих советских еще платьишках из байки — сейчас и не найдешь таких — и застенчиво улыбаются в камеру дяде-фотографу. И вроде никто никому ничего плохого не делает, наоборот даже, но хочется не улыбнуться, а разреветься.

Впрочем, карапузам-то что? Детство плохим не бывает, сейчас уже институты небось позаканчивали, в офисах трудятся и в соцсетях срутся только в путь.

Знаете что, это все-таки очень хорошо, что мы сегодня спорим о 90-х. Нам повезло — мы их пережили. Во всех смыслах этого слова.

Все, отпустило. Пережили уже.

Дореволюционный Туркестан — страна победившего легалайза

Когда я писал "Людей, принесших холод", я очень много читал книг о дореволюционной Центральной Азии, которую тогда именовали просто Туркестаном — "страной тюрков". Был русский Туркестан, самое завидное место жительства, был Туркестан китайский, он же Восточный, это нынешний Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР, была формально независимая Бухара — послушный сателлит Российской империи, были тюркские районы сначала независимого, а потом английского Афганистана. Население всех этих территорий было неотличимо друг от друга, и делилось только на кочевников и оседлых (сартов) — это потом из них сделают уйгуров, казахов, узбеков, киргизов и т. п. Границ, в общем-то тоже практически не было, народ тусил туда-сюда совершенно свободно, разве что таможни брали свою мзду.