Мейрин Митчелл - Эль-Кано. Первый кругосветный мореплаватель

Флотилия (вернее, то, что от нее осталось, — флагман «Санта-Мария-де-ла-Виктория», «Парраль», «Сан-Лесмес» и «Сантьяго») обогнула мыс Одиннадцати Тысяч Дев у входа в пролив 5 апреля. Три дня спустя они вошли в Первое Сужение. Плавание по шестисоткилометровому лабиринту пролива было непрерывной проверкой их мореходного искусства, и тут большим подспорьем для экспедиции послужило обстоятельство, что Эль-Кано бывал здесь раньше. Благодаря этому им удалось сберечь много времени, и даже, как сообщает Урданета, Первое Сужение флотилия прошла за девять часов.

Какие карты были у Эль-Кано? Две — и на обеих был показан маршрут Магеллана. Автором одной из них был Диего де Рибейра, а другой — королевский картограф Нуно Гарсия де Торено, чья планисфера, упоминавшаяся выше, составлялась по данным, полученным от Эль-Кано, когда он после возвращения из первой экспедиции приехал в Вальядолид. Возможно даже, что карта, которой пользовался Эль-Кано во втором плавании, была просто копией этой планисферы. Но он не располагал ценным описанием первого плавания через пролив, принадлежавшим Хинесу де Мафре, так как де Мафра, оставшийся на Тидоре, вернулся в Испанию только в 1529 году. В своем описании де Мафра во многом использовал материалы, полученные от друга Эль-Кано, кормчего и космографа Андреса де Сан-Мартина, того самого, который незадолго до своей гибели на Себу одолжил Эль-Кано два мореходных трактата.

Во Втором Сужении между островами Санта-Мария и Санта-Магдалена флагман постигло новое несчастье. Смола, кипевшая в котле, вдруг вспыхнула и «начала палить корабль, грозя вот-вот сжечь с ним всех нас», — пишет Урданета. Команду охватила паника, и матросы дрались за место в лодке. Лоайса, сохранивший хладнокровие, «обратился с бичующими словами» к тем, кто спустился в лодку. Остальные «взялись за дело и с божьей помощью погасили огонь». Невзирая на плохую погоду, флотилия отправилась дальше по рукаву, который они называли «Снежным проливом», где по берегам вздымались горы, «такие высокие, что уходили в самое небо», а снег на них, по мнению путешественников, лежал «голубой». По ночам на береговых обрывах пылали костры патагонцев, отражаясь в воде. Эль-Кано и в первое свое плавание обратил внимание на эти огненные блики, играющие на волнах. В своем письме императору он указывал, что в этих краях «нет разницы между днем и ночью». Теперь же кормчий записал, что «ночь длится больше двадцати часов» [165].

25 апреля корабли покинули бухту Сан-Хорхе, где запаслись водой и топливом, и вновь принялись кружить по извилистым рукавам пролива — как раз там, где Магеллан разделил свои корабли для исследования различных проходов и «Сан-Антонио», воспользовавшись этим, дезертировал.

В этом месте, где с оглушительным ревом сталкиваются волны двух океанов, на флотилию Лоайсы обрушилась буря, и корабли укрылись в заливе Сан-Хуан-де-Порталина. Над ними громоздились горы высотой в семь тысяч футов, хлопья снега бесшумно спускались на черную воду и только слева, нарушая жуткую тишину, доносился грохот валов. Холод стоял лютый. «Как мы ни кутались, согреться не могли», — записывал паж Эль-Кано. От него мы узнаем и о другом бедствии, от которого постоянно страдали моряки в те века, — их заедали вши. Укусы насекомых еще больше раздражали кожу, и без того покрытую сыпью и болячками, и она нестерпимо зудела — один матрос-галисиец умер от расчесов. Помещения под палубой не проветривались, и обычное зловоние превратилось в невыносимый смрад. А по ночам ко всему добавлялась пронизывающая стужа. Нервы у всех, конечно, были напряжены до предела.

Описывая путь от бухты Сан-Хуан-де-Порталина до мыса Эрмосо, кормчий Урьярте сообщает: «В миле от северо-восточного берега тянется мель, где глубина всего одна сажень. Проходя по этому рукаву, держись середины, а когда мель кончится, увидишь холм, иззубренный и белый, как Сантонья» (Сантонья, или «Северный Гибралтар», — это большой утес вблизи Ларедо на кантабрийском побережье. Он отвесно поднимается из моря и усеян живописными скалами. В этих краях родился замечательный баскский мореход Хуан де ла Коса, который участвовал в первом плавании Колумба как штурман на флагманском корабле [166], прежде принадлежавшем ему самому. Вновь мысли кормчего Урьярте обращались к его родине). Укрываясь в бухтах от непогоды, флотилия наконец приблизилась к выходу из Магелланова пролива.

«Мы прошли пролив вполне благополучно», — заявил матрос-грек, рассказывая впоследствии об их плавании [167].