Мейрин Митчелл - Эль-Кано. Первый кругосветный мореплаватель

Эль-Кано, болевший цингой во время первого плавания, скорее всего оказался ее жертвой и на этот раз — во всяком случае его недуг не был внезапным, поскольку он написал завещание за одиннадцать дней до своей смерти. Эль-Кано не выдержал постоянного перенапряжения сил — слишком большая ответственность лежала на нем, главном кормчем флотилии (особенно потому, что капитан-генерал не был сведущ в мореходстве), не говоря уже о том, что лишения и тяготы первого плавания подорвали его здоровье. Оба историка, и Эрреро, и Овьедо, утверждают, что Эль-Кано «был очень болен», кот да принял командование после смерти Лоайсы. И если в этих обстоятельствах Эль-Кано все же не передал свои новые обязанности тому, кто, согласно инструкции императора, должен был стать его преемником, это лишний раз показывает, как сильны были его воля и целеустремленность.

Став капитан-генералом, Эль-Кано начал с того, что назначил своего брата Мартина-Переса кормчим флагмана, а Альваро де Лоайсу, племянника покойного начальника флотилии, — главным контадором. Бустаменте, своего товарища по первому плаванию, которого он брал особой ко двору, Эль-Кано назначил контадором корабля, так как прежний контадор, баск Ортес де Переа, умер. Именно Ортесу де Переа продиктовал свое завещание Хуан-Себастьян 26 июля, когда флагманский корабль находился на один градус южнее экватора. Судя по этому документу, и Эль-Кано, и Переа были не слишком сильны в испанском языке: путаница в родах и неправильное употребление артиклей заставляют предположить, что для них обоих он не стал родным. Во вступительной части Переа заявляет, что Эль-Кано болен телом, но здрав духом. Засвидетельствовали завещание семь человек — все баски. Первым после Хуана-Себастьяна подписался Андрес де Горостьяга, уроженец Гетарии, как и Эль-Кано. Далее свои подписи поставили Мартин-Гарсия де Саркисано (казначей флотилии), Эрнандо де Гевара (зять Эль-Кано), Хоанес да Сабала, Андрес де Алече, Андрес де Урьярте (кормчий), Андрес де Урданета (паж Эль-Кано). Каким утешением в подобную минуту служило, наверное, для Эль-Кано присутствие стольких его земляков!

Вероятно, Переа немало намучился, пока составил этот документ, на который потребовалось четырнадцать полных листов — ведь писать приходилось в тесной каюте под скрип переборок и грохот волн за бортом, порой заглушавших голос Эль-Кано. Завещание кажется тем более удивительным, что диктовал его тяжелобольной человек. Длина и обстоятельность этого документа наводят на мысль, что он потребовал большой предварительной подготовки. В противном случае остается только изумляться умственным способностям человека, который в подобный час был способен припомнить каждую вещь в своем обширном гардеробе, длину каждой принадлежавшей ему штуки материи с точностью до четверти эла [175], каждую меру зерна и вина, каждую безделушку, предназначавшуюся для меновой торговли.

Последняя воля человека нередко является ключом к его внутреннему миру. Таково и завещание Хуана-Себастьяна. Из него следует, что при всем его внимании к материальным благам первенствовало для него все же духовное начало. Завещание, кроме того, показывает, как неразрывно он был связан со своим родным краем и со своей семьей. А также и то, что он был очень консервативен.

«In Dei nomine amen [176]. Я, Хуан-Себастьян Делькано [177], капитан, уроженец города Гетарии, больной телом, но здравый духом, зная, что смерть приходит ко всем людям, но час ее прихода неведом, и твердо веруя во все, во что верит и чему учит Святая Матерь Церковь, здесь изъявляю свою последнюю волю».

Этой фразой начинается длинная духовная; во вступительной части завещатель поручает свою душу богу и молит присноблаженную деву Марию предстательствовать за него перед ее сыном. Он желает, чтобы заупокойная месса и ежегодные панихиды по нему служились со всем благолепием, приличествующим человеку его сословия, в гетарийской церкви Сан-Сальвадор, где погребены его отец и многие предки. Затем его мысли обращаются к дням его юности, когда он, молодой капитан корабля, принимал участие в североафриканских кампаниях и своими глазами видел бедственное положение христиан, попавших в плен к маврам. Он оставляет шесть дукатов монашескому ордену, занимавшемуся выкупом таких пленников. Тут же он поясняет, что выполнение этого его распоряжения, как и многих других, зависит от выплаты «денег, которые должен ему король». Собственно говоря, все его денежные пожертвования были условными, и, как мы убедимся, ни одна из причитавшихся ему сумм так и не была выплачена. Следующее распоряжение религиозного характера заслуживает того, чтобы рассмотреть его здесь подробнее. Эль-Кано оставляет шесть дукатов тому, кто совершит за него паломничество к реликвии святой Вероники в Аликанте, так как сам он не смог выполнить данный когда-то обет поклониться ей.