Ричард Пайпс: Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Но в этом слабом теле ощущался неукротимый морально-интеллектуальный огонь такой силы, что все, кто имел с ним дело, вскоре забывали о впечатлении, производимом его внешностью. Струве являл собой тот тип интеллектуала, который уже сегодня почти вымер, а в следующем веке его, возможно, так же трудно будет себе представить, как в наши дни средневекового аскета, ренессансного гуманиста или прусского юнкера. С момента осознания себя до самой смерти жизнь такого человека строится на внутреннем диалоге. Прежде всего он занят тем, что спорит с самим собой. Все, что происходит вокруг, даже если это касается его самого, совершенно неважно до тех пор, пока каким-то образом не задевает то, что занимает его разум. Он не испытывает особого интереса к людям, за исключением тех случаев, когда либо учится у них чему-то, либо они хотят научиться чему-то у него. Он способен на дружеские чувства, но обзаводится друзьями только среди тех, кто разделяет его убеждения и согласен с его взглядами. Оболенский метко указал на то, что среди окружавших его «эгоцентриков чувств» Струве был «единственным эгоцентриком мысли». Он никогда не заботился о личных интересах и даже не вспоминал о них, пока не оказывался в отчаянном положении. Само предположение о том, что он мог бы направить свои силы на улучшение собственного положения, казалось ему неприличным. В 1938 году, живя в Белграде и сильно нуждаясь, на предложение друга сделать что-нибудь для изменения этой ситуации, Струве возмущенно ответил: «Я должен сказать, что из всей моей “натуры” следует, что я никогда и никому не навязывался, и ничего для себя, как деятеля, и только в крайнем случае для себя как человека, не ищу и не “устраиваю”. Поэтому я в свое время сам делал только то, чего не мог не делать, “неким демоном (в греческом смысле daimon’a) внушаем”… Это моя “натура”, я иначе действовать не мог».

Когда его жизнь нуждалась в «устроении», добавил он, то это беспокоило его друзей, а не его самого [21] Письмо к Н. А. Цурикову, датированное 31 марта 1938 года; рукопись находится в Hoover Instition, Stanford, California. . И это не было бахвальством человека, обиженного судьбой и пытающегося оправдать себя, это была твердая принципиальная линия поведения, которой он придерживался и тогда, когда жизнь была более милостива к нему и требовалось лишь небольшое усилие, чтобы выстроить себе комфортабельное гнездышко.

Думать для Струве означало рассуждать, но не в вакууме, а с позиции знания. Этого он придерживался еще в ранние годы. Поэтому учеба была для него столь важна, что в минуты воспоминаний он ни о чем другом и не говорил. И если обычно люди делят свою жизнь на этапы, ориентируясь на то, что с ними происходило, то он ориентировался на то, что и когда сумел узнать, выучить. Еще будучи школьником, он выказывал необычайно высокий интерес к интеллектуальным занятиям и много читал, осваивая области социологии, политики, литературы, филологии, экономики, философии и истории. Еще до подросткового возраста он успел освоить классику русской прозы (например, Толстого, Тургенева и Достоевского) [22] Россия и славянство. — № 83. - 29 июня 1930; Возрождение. — № 362. - 30 мая 1926. столь же успешно, как и стандартную социологическую литературу, включая большую часть трудов Дарвина и всего Спенсера [23] Памяти В. А. Герда. — Возрождение. — № 450. - 26 августа 1926. . Он также регулярно следил за тем, что печатали «толстые» журналы, и с начальной школы с жадностью набрасывался на политическую периодику и памфлеты. Много лет спустя он вспоминал, какое яркое впечатление произвели на него протест Ивана Аксакова, направленный против Берлинского соглашения, и пушкинская речь Достоевского, хотя эти события произошли тогда, когда самому Струве было 8 и 10 лет соответственно [24] Аксаковы и Аксаков. — С. 350; Россия и славянство. — № 117. - 21 февраля 1931. «Это открытие и раскрытие Пушкина через вещее слово Достоевского есть для меня, который был в это время ребенком, первое сильное, чисто духовное, чисто культурное переживание, потрясение и откровение». — П. Б. Струве. Дух и слово Пушкина. — Белградский Пушкинский сборник, (ред. Е. В. Аничков). — Белград, 1937. — С. 270. Струве также вспоминал о сильном впечатлении, которое произвела на него, когда ему было И лет (1881), речь Владимира Соловьева, произнесенная на похоронах Достоевского, хотя в данном случае, по словам Струве, он испытал в большей степени ощущение растроганности, чем просвещенности. — Из воспоминаний о Владимире Соловьеве. — Россия и славянство. — № 95. - 20 сентября 1930. . Ему так нравился сам процесс обучения, что он даже «пропахал» конспекты университетских лекций своего старшего брата [25] Из воспоминаний о Санкт-Петербургском университете. — Россия и славянство. — № 65. - 22 февраля 1930. . Кроме того, он часто посещал дискуссии по докторским диссертациям на исторические и филологические темы, похороны писателей и известных ученых [26] Русско-славянские поминки. — Россия и славянство. — № 223. - август 1933; в июне 1889, например, Струве присутствовал на похоронах Ореста Миллера: Слово. — 10/23 мая 1909. .