Владимир Мещеряков - Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины

«В это время донесли о приближении вражеских самолетов. Все встали и вопросительно посмотрели на Сталина.

— Что ж, придется прервать работу, — сказал он. Все уселись в машины и направились в еще не совсем готовое помещение на станции метро „Кировская“. При мне Сталину передавались донесения с командного пункта ПВО. Командующий противовоздушной обороной Москвы генерал-майор М.С. Громадин пережил тяжелые минуты. Он докладывал о всех принятых с его стороны мерах, а самолеты приближались…

Вскоре оказалось, что самолеты — наши. Тревога была ложной. В газетах на следующий день об этой тревоге писалось как об учебной. Работники ПВО Москвы, как мне известно, тяжело переживали ошибку, но по указанию Сталина никто не был привлечен к серьезной ответственности. Ложная тревога принесла свою пользу. Была усилена противовоздушная оборона столицы. 9 июляГосударственный Комитет Обороны принял специальное постановление по этому вопросу, на основе которого Ставка более чем втрое увеличила число истребительных авиаполков в 6-м авиакорпусе, прикрывавшем Москву. Значительно был пополнен 1-й корпус ПВО. Почти в три раза увеличилось количество аэростатов заграждения. Поэтому когда немцы 22 июля предприняли массированный (свыше 250 самолетов) налет на советскую столицу, то получили организованный отпор».

К нашему счастью, данный случай, действительно, имел место при обороне Москвы. Только, вот что смущает. Уж, очень «оперативно» отреагировало руководство ГКО на события произошедшие, как уверяет своего читателя Николай Герасимович, 23-го июня. Прошли, ведь, больше двух недель, когда сподобились выпустить постановление!? Поэтому, видимо, немец и оказался под Москвой при такой нашей нерасторопности.

Вдруг, «на помощь» адмиралу Кузнецову приходит человек, тоже, с немалыми звездами на погонах. Генерал-полковник Д.А. Журавлев, в то время, командовал 1-м корпусом противовоздушной обороны Москвы. Он, как сейчас, помнит, что было тогда, в сорок первом. Предоставляем ему слово, хотя он и не догадывается, зачем мы его «вызвали на ковер». Сначала, он уточняет дату:

«На исходе вторых суток войны, в 3 часа утра 24 июня, группа наших бомбардировщиков возвращалась с боевого задания на один из подмосковных аэродромов. Они потеряли ориентировку и направились прямо к городу. Наблюдатели многих постов ВНОС в то время еще не имели практики опознания типов самолетов по звуку моторов. Не удивительно, что с постов стали поступать противоречивые данные. Короче говоря, ситуация создалась сложная. Однако, коль скоро самолеты летели к Москве, было решено открыть по ним огонь…».

Так, что Кузнецов, чуть-чуть, не встретился со Сталиным 23-го июня, да Журавлев помешал. Но не беда. Чем, 24-е июня, хуже предыдущего дня? «Подумаешь, — сказал бы Кузнецов (или редактор?) — ошибся. Всего-то, на один день!» Да, но мы не поинтересовались, как насчет памяти у самого Даниила Арсентьевича Журавлева? Всё ли, верно, помнит? А то, ненароком, может и подвести, боевого товарища Николая Герасимовича. Уже один день у него отобрал. Долго ли, до беды?

Журавлев, однако, бодро вспоминает.

«Вернувшись на командный пункт, я застал там М.С. Громадина. Он рассказал, что недавно докладывал И.В. Сталину о ночном эпизоде. Сталин подробно расспросил обо всем, а потом потребовал разобрать со всеми командирами происшедший инцидент и принять меры. Чтобы подобные случаи больше не повторялись».

В деталях, всё, вроде бы, сходится с рассказом Кузнецова. Остался только, как всегда, вопрос со временем. В этом, на удивление, сам генерал-полковник Журавлев, нам и помогает. Он же не знает, что наш читатель «подкован» по части, кто есть кто? Суть дела была такова. Еще до войны наши зенитчики использовали для стрельбы по воздушным целям шрапнель. В ту ночь, когда летели наши самолеты, они тоже вели огонь шрапнельными снарядами. Но вся штука в том, что когда при взрыве убойные элементы разлетаются в воздухе, то стальные стаканы, в которых находилась шрапнель, падают на землю. Жители города Москвы приняли упавшие на землю шрапнельные стаканы за неразорвавшиеся бомбы, и стали сообщать об этом, в разные представительные органы власти.

Ну и какая же связь, между этой зенитной стрельбой, адмиралом Кузнецовым и воспоминаниями генерал-полковника Журавлева, спросит въедливый критик? Да самая простая. Даниил Арсентьевич поясняет:

«Один такой шрапнельный стакан влетел в кабинет генерала П.А. Артемьева — командующего войсками Московского военного округа. Впоследствии он вручил мне этот „трофей“ на память, запретив использовать шрапнель для стрельбы в городе. Этот стакан мне потом отникелировали, и он в течение всей войны стоял с карандашами на моем письменном столе, напоминая о тревожной июньской ночи».