Владимир Мещеряков - Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины

( Churchill W. The Second World War. Vol. 3 L., 1951. Р. 331–333 ).

Что уж такого секретного мог произнести Черчилль, узнать которое, было не дано советскому человеку? По всей видимости, Черчилль обмолвился о речи Гитлера от 21 июня, что и побудило его, как он пишет в мемуарах, взяться за перо, при подготовке к выступлению по английскому радио. Это можно понять даже из его «обрубленных» мемуаров на русском языке, отрывок из которых был приведен ранее. Советскому читателю знать это, в полном объеме, было не положено. А признак многоточий в таком важном для понимания истории документе, как мемуары или приведенная выше речь, такой знаковой фигуры в мировой политике, как Черчилль, не более того, как попытка скрыть от читателя, весьма неудобные для власти предателей, — факты. Вот назвал Хрущева и его со товарищей — предателями, а не перегнул ли палку? А кто же они, — в действительности? Совершить страшную катастрофу 1941 года, положив под немецкие танки, почти разоруженную Красную Армию. Как тогда они называются, если не предателями? Сделать два переворота, второй — в 1953 году, удачный: это что не предательство? Ведь, дорвавшись до власти в 1953 году, они учинили погром и в архивах нашей страны. Сколько уничтожено документов, которые уличили бы их в свершении преступления во время Великой Отечественной войны? Тысячи! Более того, они подменили фальшивками настоящие документы и исказили нашу историю войны до неузнаваемости.

Главное, сколько честных людей уничтожили, которые верой и правдой служили своему Отечеству.

Подвести итог событиям 21 и 22 июня 1941 года, которые произошли в Германии, хотелось бы воспоминаниями Валентина Михайловича Бережкова, бывшего в ту пору первым секретарем нашего посольства в Берлине. Мы с ним уже встречались по данной теме. Разумеется, данные мемуары «препарированы» советской цензурой и наиболее значимые места искажены или удалены, но в свете того, что нам уже известно многое, этот текст, все равно, хорошо дополнит все то, о чем мы говорили выше. Если чего Валентин Михайлович и упустил, мы его вовремя подправим. Тем более что у него есть еще и «демократический» вариант издания.

« В субботу 21 июня из Москвы пришла срочная телеграмма. Посольство должно было немедленно передать германскому правительству упомянутое выше важное заявление».

Уже говорилось о том, что при получении Молотовым германской ноты, мы должны были послать запрос в свое посольство в Берлине, которое должно было подтвердить правомочность подобного заявления. А вдруг, Шуленбург провокатор, — который хочет поссорить народы Германии и СССР? В данном случае, речь, как бы идет о другом, и в посольстве, явно «не понимают» происходящего.

«Мне поручили связаться с Вильгельмштрассе и условиться о встрече представителей посольства с Риббентропом. Дежурный по секретариату министра ответил, что Риббентропа нет в городе. Звонок к первому заместителю министра, статс-секретарю Вейцзеккеру также не дал результатов. Проходил час за часом, а никого из ответственных лиц найти не удавалось. Лишь к полудню объявился директор политического отдела министерства Верман. Но он только подтвердил, что ни Риббентропа, ни Вейцзеккера в министерстве нет.

— Кажется, в Ставке фюрерапроисходит какое-то важное совещание. По-видимому, все сейчас там, — пояснил Верман. — Если у вас дело срочное, передайте мне, а я постараюсь связаться с руководством…

Я ответил, что это невозможно, так как послу поручено передать заявление лично министру, и попросил Вермана дать знать об этом Риббентропу…»

Это очень сложный момент в понимании происходящего. Если бы наши историки и дипломаты не врали, относительно происходящего момента, тогда можно было бы предположить, что германская сторона решила схитрить. Посол Шуленбург, ноту о разрыве дипломатических отношений, Молотову вручил, а, аналогичное уведомление, уже нашему послу в Берлине Деканозову, вручено не было. Молотову, в тот момент, действительно, не позавидуешь: полная сумятица в голове. Как понять, насколько правомочным было вручение ноты Шуленбургом? Наркомовцы пытаются связаться с Берлином, а связи нет. Могло же так быть? Сейчас тяжело это проверить (но, при желании, можно). События специально запутаны, чтобы трудно было понять, в какой день это происходит: 21-го или 22-го июня? Поэтому Бережков бодро и пишет, что

«из Москвы в этот день несколько раз звонили по телефону. Нас торопили с выполнением поручения. Но сколько мы ни обращались в министерство иностранных дел, ответ был все тот же: Риббентропа нет, и когда он будет, неизвестно. Часам к семи вечера все разошлись по домам. Мне же пришлось остаться в посольстве и добиваться встречи с Риббентропом. Поставив перед собой настольные часы, я решил педантично, каждые 30 минут, звонить на Вильгельмштрассе».