Владимир Мещеряков - Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины

Помните, что говорил в таких случаях известный режиссер театра Константин Сергеевич Станиславский? Я, тоже, присоединяюсь к его мнению.

(Чадаев) «Спустя какое-то время многие сотрудники Кремля узнали грозную весть: началась война! Первым делом я зашел к Н. А. Вознесенскому, поскольку он, как первый заместитель Председателя СНК СССР, вел текущие дела по Совнаркому. Когда я вошел в кабинет, Вознесенский в этот момент разговаривал по телефону с кем-то из военного руководства.

— Позвоните мне еще через час, — сказал он и положил трубку на аппарат. Настроение у него было хмурое, но достаточно уверенное. Всматриваясь в мое лицо и напряженно о чем-то думая, он со сдержанным недовольством произнес:

— Вот видите, как нагло поступил Гитлер.

— Разбушевавшийся воробей человека не боится, — с оптимизмом заявил я.

Вознесенский долго и в упор посмотрел на меня и на вопрос: „Какие будут указания?“ угрюмо ответил: „В данную минуту — пока никаких“.

Вот это уже похоже на правду. Я уже обращал внимание читателей на тот факт, что все те наркомы, которые прибыли 22 июня в Кремль общались, именно, с Вознесенским, хотя, как уверяет нас Чацкий, Сталин был в Кремле. Куда же он запропастился, в таком случае, когда шло заседание правительства, никто не знает. Правда, нас уверяют, что Сталин иногда не вел заседания, а сидел рядом с ведущим или ходил по кабинету с трубкой. Да, но в такой ответственный момент, мог же сказать товарищам, хотя бы пару слов ободрения для поддержки духа? Все-таки, не рядовое совещание — война началась. Ладно, сам не выступал, но присутствие Сталина, что-то, никто из наркомов не заметил и в своих мемуарах не отразил. Куда же он шел по коридору, в таком случае, если не на заседание в Совете? В неизвестность?

(Чацкий )В это время в кабинет вошла Р. С. Землячка. Поздоровавшись с Вознесенским и со мной, она, огорченно качая головой, произнесла:

— Все-таки свершилось вероломство, Николай Алексеевич.

— Да, удар нанесен сильный и внезапно, — заметил Вознесенский.

— А я специально зашла к Вам, чтобы спросить, какие новости на границе.

— Вчера поздно ночью стали поступать сообщения с западных границ, что в расположении немцев слышится усиленный шум моторов в различных направлениях и еще позднее из приграничных округов почти беспрерывно начали сообщать о действиях авиации противника и затем, что немецкие захватчики вторглись на советскую землю. Первое военное донесение было получено в 3 часа 30 минут утра от начальника штаба Западного округа генерала Климовских. Он доложил, что вражеские самолеты бомбят белорусские города. Тут же поступило донесение от начальника штаба Киевского округа генерала Пуркаева, который сообщил, что воздушные налеты совершены на города Украины. И, наконец, из донесения командующего Прибалтийским округом генерала Кузнецова стало известно о налетах вражеской авиации на Каунас и другие прибалтийские города.

Далее Вознесенский подробно рассказал о том, что в это время происходило в кабинете у Сталина. Причем этот его рассказ весьма совпадает с тем, что изложено в книге маршала Жукова „Воспоминания и размышления“.

Очень сложно что-либо, сказать. Ну, как же можно было обойтись без Розалии Самойловны Землячки? Хотя и занимала, в свои 65 лет, высокий партийный пост в ЦК партии, но это, думается, все же, не повод, чтобы вот так, в Кремль, с утра пораньше. Это, видимо, было нужно для того, чтобы сообщить Вознесенскому о том, что „ свершилось вероломство “? Каким же образом она узнала о начале военных действий? По радио сообщения пока не было. Как явствует из рассказа Чацкого, ее приход был до обеда. Может ей Сталин позвонил, как старому партийному работнику с большим революционным стажем? А может ее приход был не утром 22 июня, а в другой день, более знаменательный для страны, чем этот?

Потом, по тексту, как всегда, начинается перепев „Воспоминаний“ Жукова. Все это венчает сообщение о том, что „рассказ“ Вознесенского совпал со „сказками“ Жукова. Ай, да Чацкий! Ай, да … молодец! Кстати, начали бомбить города Белоруссии. Что же Чацкий не подсказал Вознесенскому, чтоб тот сообщил об этом Молотову? Может, тот успел бы вставить это сообщение в свою речь? Наверное, Розалия Самойловна его задержала…

(Чацкий) „К 12 часам дня я находился в своем кабинете и с тяжелым чувством приготовился слушать по радио речь В. М. Молотова. Война опрокинула у всех обычных распорядок мыслей. На душе было неспокойно, тревожно. Серьезность тона речи Молотова красноречиво говорила о том положении, в каком оказалась наша Родина.