Владимир Мещеряков - Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины

Политбюро ЦК заслушало сообщение НКО СССР о состоянии противовоздушной обороны и вынесло решение об усилении войск ПВО страны.

3). Вызванные на заседание отдельные наркомы получили указания о принятии дополнительных мер по оборонным отраслям промышленности.

Когда ко мне заходили работники Управления делами с теми или иными документами, то неизменно спрашивали, как дела на границе.

Я отвечал стандартно: «В воздухе пахнет порохом. Нужна выдержка, прежде всего выдержка. Важно не поддаться чувству паники, не поддаться случайностям мелких инцидентов…»

4). Руководители наших Вооруженных Сил от наркома до командующих военными округами были вновь предупреждены об ответственности, причем строжайшей, за неосторожные действия наших войск, которые могут вызвать осложнения во взаимоотношениях Советского Союза с Германией. Сталин дал даже распоряжение: без его личного разрешения не производить перебросок войск для прикрытия западных границ.

5). К концу дня у меня скопилось большое количество бумаг, требующих оформления. Я, не разгибаясь, сидел за подготовкой проектов решений правительства, а также за рассмотрением почты.

Приведенный выше текст, я разбил условно, на пять пунктов. Нечетные (1,3,5) — это, собственно, и есть, как мне думается, воспоминания Якова Ермолаевича о последнем предвоенном дне. Здесь нет военного умничанья, а просто, человек, занимающийся определенным делом в Кремле, у Сталина, вспоминает, что было с ним сорок (!) лет назад.

А вот четные пункты (2,4) — это очень похоже на то, о чем я говорил выше. Казенный официоз так и выпирает из этих, на мой взгляд, искусственных вставок. Особенно забавно выглядит п.2. Эту тему, о создании Южного фронта, мы уже рассматривали. Ну, скажите, зачем уважаемому Якову Ермолаевичу, сообщать нам о том, что было 21 июня заседание Политбюро именно по теме создания этого «злополучного Южного фронта», через столько-то лет, помнить об этом? Или уж так захотелось поделиться радостью от причастности к «великим тайнам» Политбюро? Так в память врезалось данное заседание, что и через сорок лет всё помнит повестку дня? А дальше, наверное, еще больше захотелось поделиться военными «новостями». Хотя война-то, давно закончилась, да «Чадаев» все никак не успокоится, а вроде, сугубо штатский человек.

Тема о создании Южного фронта, довольно подробно освещена в предыдущей главе, так что нам, уже, ясно, когда и с какой целью был создан Южный фронт.

Поэтому вернемся к воспоминаниям Чадаева. По поводу всего происходящего в данных публикациях, я решил вот что: если эти вставки делал не Чадаев, то надо их, кому-то, просто приписать. Но кому? Автор неизвестен, — не Куманеву же? Сделаем небольшое литературное отступление. Грибоедов при написании своего бессмертного произведения «Горе от ума» использовал фамилию для своего главного действующего лица — Чацкий. Не секрет, что под этой фамилией отображен его друг — Чаадаев. Трансформация данной фамилии Чаадаев — Чадаев — Чадский — Чацкий привела к появлению данного литературного персонажа. Так как, я сильно сомневаюсь, что всё, что нам предложено под фамилией Чадаев — настоящее, то я решил, всё то, что, на мой взгляд, является сомнительным — отнести к литературному творчеству некоего лица. Пусть это будет — Чацкий, как антипод нашему Чадаеву. Такую разбивку текста легче будет и прокомментировать. Итак, читаем, что получилось в дальнейшем.

(Чадаев) «Около 7 часов вечера позвонил А. Н. Поскребышев и попросил зайти к нему, чтобы взять один документ для оформления. Я сразу же зашел к нему. Поскребышев сидел у раскрытого окна и все время прикладывался к стакану с „нарзаном“. За окном был жаркий и душный вечер. Деревья под окнами стояли, не шелохнув листом, а в комнате, несмотря на открытые окна, не чувствовалось ни малейшего движения воздуха.

Я взял от Поскребышева бумагу. Это было очередное решение о присвоении воинских званий.

— Ну, что нового, Александр Николаевич? — спросил я. Поскребышев многозначительно посмотрел на меня и медлил с ответом. Обычно он откровенно делился со мной новостями, о которых знал сам.

— Что-нибудь есть важное?

— Предполагаю, да, — почти шепотом произнес Поскребышев»

Вполне объяснимое воспоминание по истечении стольких лет. О тревожном состоянии на границе с ним вполне мог поделиться и Александр Николаевич Поскребышев, тем, более что это никак не выходило за рамки дозволенного.