Валерий Степаненко - Византия в международных отношениях на Ближнем Востоке (1071-1176)

Внешняя политика любого государства при всей ее специфике остается тесно связанной с его внутренней политикой, являясь ее продолжением. Определенное влияние на нее оказывают и традиционные, веками формировавшиеся внешнеполитические доктрины, являющиеся органичной частью государственной идеологии данного общества. В свою очередь внешняя политика вместе с обслуживающей ее дипломатией обладает известной самостоятельностью по отношению к социальному базису, оказывая существенное влияние на экономику, идеологию и другие сферы жизни общества. Это и делает необходимым и оправданным изучение внутренних закономерностей внешней политики и дипломатии, выявление присущей им специфики, их эволюции в различные исторические эпохи.

Предмет нашего исследования — ближневосточная политика Византийской империи 1071–1176 гг., в тот бурный и насыщенный событиями период, когда, по словам К. Маркса, «появление сельджуков меняет все отношения в Передней Азии» [1, 109].

Хронологические рамки эпохи определяют две даты. 1071 г. — год поражения византийских войск в битве с армией султаната Великих Сельджукидов при Манцикерте, поражения, вследствие которого империя утратила не только контроль над системой вассальных государств вдоль своих границ от Сирии до Закавказья, но и входившие в ее состав территории Малой Азии, Северной Сирии и Месопотамии, где после распада султаната Великих Сельджукидов (1092) и первого крестового похода (1096–1100) образуются сельджукские эмираты и султанаты, а также государства крестоносцев. Вторая дата — 1176 г., год разгрома византийской армии при Мириокефале войсками малоазийского Румского султаната Сельджукидов, разгрома, положившего конец активной политике Византии на Ближнем Востоке.

Столетие, прошедшее между этими датами, было эпохой интенсивной и многоплановой внешнеполитической деятельности империи на всех фронтах — от Балкан до Египта и от Закавказья до Италии. Конечной целью ее было возвращение Византии статуса мировой державы сообразно с унаследованной ею имперской ойкуменической доктриной, по которой лишь василевс ромеев являлся вершителем судеб ойкумены, цивилизованного мира, с пределами которого должны были совпасть политические границы Византии.

Утрата ближневосточных территорий и возникновение здесь сельджукских эмиратов и государств крестоносцев усложнили задачи имперской дипломатии в данном районе, задачи, заключавшиеся в восстановлении, «насколько это возможно, претензий на универсальный суверенитет», возвращении утраченных территорий и «распространении имперской гегемонии посредством формирования системы союзов для того, чтобы воссоздать вокруг границ империи цепь лояльных государств сателлитов» [247, 431]. При этом во внешней политике Византии трезвая оценка своих реальных возможностей, основанная на анализе быстро менявшейся международной ситуации на Ближнем Востоке, сочеталась с догмами, унаследованными от X в., с представлениями о Византии как о единственной наследнице Рима. Но внешнеполитические доктрины, при всех их претензиях на универсализм, не могут быть неизменны, ибо зависят от множества объективных и субъективных факторов, которые могут привести к распаду целостной внешнеполитической системы, к утрате ею гибкости. Нечто подобное и произошло в Византии после 1071 г., когда под ударами сельджуков рухнули имперское ойкуменическое сообщество, созданная ею на протяжении X — 1-й четверти XI в. Бывшие вассалы Византии или считавшиеся таковыми в Константинополе либо, как Грузия и армянское Ташир-Дзорагетское царство [106, 40]. Ойкуменическая доктрина, которой руководствовалась в своей внешней политике империя, в данный период явно вступила в противоречие с реальностью, с той внешнеполитической ситуацией, в которой оказалась Византия в 70–90-е годы XI в. Малоазийские, сирийские и месопотамские фемы были утрачены, на Балканах хозяйничали норманны и печенеги, система вассальных государств, начало разрушению которых положила сама Византия, аннексировавшая в 1-й половине XI в.