Норберт Элиас - Придворное общество

Все было бы очень просто, если бы на эти вопросы можно было ответить просто либо «да», либо «нет». Трудность состоит в том, что в истории человеческих обществ — а то, что изучают под именем «истории», всегда представляет собою историю определенных человеческих обществ (об этом мы еще будем говорить подробнее) — в отличие от истории нечеловеческих обществ животных, уникальные и неповторимые аспекты событий связаны с воспроизводящимися социальными аспектами таким образом, который нуждается в тщательном исследовании и который невозможно свести к некой простой формуле.

Как и почему уникальные и неповторимые аспекты играют особую роль в истории человеческих обществ, заметно особенно отчетливо даже при беглом взгляде, если мы сравним человеческую историю с историей обществ животных. Без такого сравнения едва ли можно обойтись, если мы хотим увидеть проблемы в правильном свете. Формы отношений, взаимозависимости между муравьями, пчелами, термитами и другими социальными насекомыми, структуры их обществ могут — если вид остается одним и тем же — воспроизводиться вновь и вновь многие тысячи лет без каких-либо изменений. Так происходит потому, что общественные формы, отношения, взаимные зависимости в значительной степени обусловлены биологическим устройством организмов. Если не считать минимальных отклонений, эти общественные формы социальных насекомых — а в несколько меньшей степени и всех остальных животных, образующих те или иные социальные фигурации, — изменяются лишь тогда, когда изменяется их биологическая организация. То, что структура человеческих обществ, рисунок взаимозависимостей между отдельными индивидами, может изменяться, хотя биологическая организация людей остается прежней, является одним из специфических отличительных признаков объединений, образуемых людьми. Отдельные представители вида homo sapiens могут составлять друг с другом общества самого различного рода, а сам вид не претерпевает изменений. Иными словами, биологическая конституция вида делает возможным развитие форм его общежития без изменения самого вида. Переход «старого порядка» (ancien régime) в раннеиндустриальный порядок XIX века, переход от общества преимущественно аграрного и сельского к обществу все более и более урбанизированному был выражением социального, а не биологического развития.

Все обсуждение основных проблем соотношения социологии и истории затрудняется тем, что даже в научных исследованиях до сих пор обычно не проясняют строго и отчетливо различия и соотношения между биологической эволюцией, общественным развитием и историей. Несомненно, биологически-эволюционные изменения общественных взаимозависимостей и фигураций у наших предков имели место. Мы мало знаем об этой стороне эволюции человекообразных — возможно, потому, что биосоциологические проблемы такого рода мало обращают на себя внимание специалистов по доисторической эпохе человечества. Но изменения человеческого общежития, которые находятся в поле зрения историков и социологов, происходят в пределах одного и того же биологического вида. Занимаемся ли мы общественными и историческими отношениями древних шумеров и египтян, китайцев и индийцев, йоруба и ашанти или же американцев, русских и французов — мы всегда имеем дело с людьми вида homo sapiens. То, что в этом случае происходят изменения в фигурации общежития отдельных организмов без изменения в биологической — врожденной и наследственной — конституции самих этих организмов, обусловлено в конечном счете тем, что поведением организмов этого вида в значительно большей степени, чем у какого-либо иного известного нам организма, может — а фактически и должен — управлять опыт отдельного организма, индивидуальное обучение. Таким образом, это врожденное и наследственное биологическое своеобразие человеческой конституции — относительно высокая зависимость поведения от опыта отдельного индивида, приобретенного начиная с самого детства, — является условием того, что у человеческих обществ, в отличие от обществ муравьиных, есть то, что мы называем «историей» или, с другим акцентом, «социальным развитием».

Как сильно отличается развитие человеческих обществ, социологическое развитие от биологической эволюции, видно кроме всего прочего хотя бы по тому, что первое, в отличие от последней, может в определенном отношении обратиться вспять. Несмотря на все шутки по этому поводу, которые мы порой читаем, на основе имеющегося биологического знания можно с большой уверенностью сказать, что вид «homo sapiens» хотя и может вымереть, но не может превратиться обратно в вид обезьян или рептилий. Когда предки китов превратились из сухопутных животных в морских, они не стали рыбами, но остались млекопитающими. В противоположность этому у людей бывает так, что высококонцентрированные национальные государства прекращают свое существование и потомки тех, кто их образовывал, живут как простые кочевые племена. Именно это имеется в виду, когда говорится, что фигурации у пчел и муравьев в очень большой степени предопределены генетически, а у людей по сравнению с ними — в чрезвычайно малой. Изменение человеческих фигураций теснейшим образом связано с тем, что опыт, накопленный в одном поколении, может передаваться последующим поколениям как общественное знание, посредством учебы. Это непрерывное общественное накопление знания вносит свой вклад в изменение человеческого общежития, в изменения составляемых людьми фигураций. Но преемственность накопления и передачи знания может быть нарушена. Прирост знания не влечет за собою никаких генетических изменений человеческого рода. Общественно накопленный опыт может быть вновь утрачен.