Кэролли Эриксон - Елизавета I

Не кто иной, как сам король, со слезами на глазах говорил Фитцрою незадолго до смерти последнего, что они с Марией «должны благодарить Всевышнего за то, что им удалось ускользнуть из рук этой гнусной шлюхи, которая вознамерилась отравить их обоих». Прелюбодеяние, кровосмесительство, убийство либо покушение на убийство, не говоря уж о ведовстве, — и ко всему этому другие преступления и грехи, настолько отвратительные, что о них немыслимо говорить и писать. Тех, кому они известны, можно было пересчитать по пальцам. В признаниях любовников Анны, как писал королевский посланник в Риме Стивен Гардинер, «содержатся такие страшные разоблачения, что большая их часть держится в тайне».

Все это, а в придачу еще и общественное презрение и всеобщее глумление — Анна прелюбодейка, дьявол во плоти, английская Мессалина, «пучеглазая шлюха» и так далее — ложилось тяжелым грузом на память об Анне. В виновности ее не сомневался никто. Сделавшись предметом презрения еще при жизни, Анна и вовсе пала в глазах публики после своей гибели — ведь она предала человека, который возвысил ее до трона. Говоря, что все злодеяния, которые приписывают женщинам со времен Адама и Евы, «меркнут в сравнении с тем, что свершила королева Анна», Хасси выражал достаточно широко распространенное мнение. Пусть даже не все то, что ей вменяют, правда, но если хоть некоторые обвинения соответствуют действительности, поведение Анны следует признать «настолько низким и гнусным», что бумага краснеет.

Мрачное наследие. Но справедлива ли молва? К тому же перешептывания, в атмосфере которых прошло все детство Елизаветы, не всегда были направлены против Анны. Архиепископ Кранмер, благородный и проницательный человек, некогда духовник Болей- нов, знавший Анну в течение многих лет, был, по своему собственному признанию, совершенно поражен, услышав о ее изменах. «Я очень высокого мнения об этой женщине», — откровенно писал он Генриху VIII, не страшась идти против общего мнения. Правда, это был не вполне беспристрастный взгляд — он как бы обращался к тем священнослужителям либерального толка, которые с самого начала сочувствовали Анне и были убеждены, что именно он, Кранмер, выступал как против первого, так и против второго брака короля. Но были и другие свидетельства в пользу Анны. Женщина, прислуживавшая ей во время заточения в Тауэре, под большим секретом сообщила Шапису, что и перед и после предсмертного причастия — а в такие моменты, как правило, не лгут — Анна бессмертием души клялась, что невиновна. Да и во время суда она не только отвергала обвинения, но и «делала это вполне убедительно», что порождало сомнения в правоте ее судей, тем более что свидетелей обвинения не было.

Но больше всего недоумений вызывало поведение короля. Даже не пытаясь ответить на непостижимый вопрос — как может мужчина, будь он хоть трижды король, отправить на плаху некогда любимую женщину, — невозможно не обратить внимания на то, что за этим последовала пляска на могиле и поспешная третья женитьба.

Ни для кого не было секретом, что на протяжении недолгого времени между арестом и казнью Анны Генрих безоглядно развлекался, всякий вечер пировал на своем судне в компании красивых женщин, а возвращаясь в полночь домой, призывал певцов и музыкантов, наполнявших ночной воздух звуками зажигательной музыки. Подобного рода увеселения «неприятно задевали людей», которые воспринимали все это праздничное времяпрепровождение как знак того, что король не только счастлив избавиться от «тощей старой колченогой клячи», но и что в конюшне появилась новая кобылка. Едва получив известие о казни Анны, Генрих отправился в дом, где жила Джейн Сеймур, и на следующий день они были официально помолвлены. А еще через десять дней в королевской часовне состоялось нешумное бракосочетание, о котором, несмотря на усилия короля, вскоре узнал весь двор.

На эту тему много шушукались, утверждая, что Генрих с Джейн обо всем договорились еще до ареста Анны. Чрезмерно строгое судебное разбирательство, отсутствие свидетелей, вырванное под пыткой признание Марка Смитона — все укрепляло подозрения в том, что Анна стала помехой королю в его новом увлечении и тот поспешил убрать ее с дороги. «Люди считают, что он все это придумал, лишь бы избавиться от нее», — писала наместница Фландрии, сестра Карла V; она могла бы добавить — факт очевидный, — что одним- единственным ударом Генрих совершил нечто вроде дворцового переворота: убрав не только жену, но и многих своих приближенных (ее якобы любовников), он открыл путь новым людям, ведущую роль среди которых играл брат Джейн Эдуард Сеймур.