Кэролли Эриксон - Елизавета I

Что скрывалось за маской сдержанности — гнев или мрачная удовлетворенность, — этого мы никогда не узнаем. Но отвергнутую жену вместе с ребенком король не удостоил ни словом, ни взглядом, а уже несколько часов спустя выстрел крепостной пушки возвестил, что за Анной Болейн, женщиной незнатного происхождения и предательницей, закрылись ворота шлюза, ведущие в Тауэр.

Не прошло и нескольких дней со дня казни Анны Болейн, как исчезло все, что напоминало о ее королевском достоинстве. Ее герб убрали отовсюду — со столового и постельного белья, с ливрей, с борта королевского судна. Слуг распустили, многие, впрочем, влились в многочисленную челядь короля. Долги, включая счета за бархатные подгузники и шапочки из алого шелка, предназначенные для дочери, были оплачены, и следы их потерялись в казначейских книгах. А ее трон заняла другая женщина. Когда Елизавету привели во дворец в очередной раз, рядом с отцом сидела бледнолицая дама со строго сжатыми губами и мягким взглядом карих глаз, и при виде девочки во взгляде этом отразилось скорее сожаление, нежели почтение.

Ибо ребенок Анны оставался единственным неуничтожимым свидетельством ее существования и являл собой недобрую память о матери. Годами недоброжелатели Анны называли ее «великой блудницей»; теперь, когда от нее остался только ребенок, Елизавету, хрупкую девочку с матовой кожей, тонкими чертами лица, бровями и ресницами такими светлыми, что вид у нее всегда был как бы несколько удивленный, заклеймили «блудницей маленькой». Джейн Сеймур, новоиспеченная королева, была к ней добра, но еще добрее — к Марии, которой была предоставлена честь сидеть рядом с нею во время трапез, тогда как Елизавету даже не допускали в королевскую залу. Различие между сестрами ясно давало о себе знать и в том, как с Елизаветой обращались придворные: то, пристально разглядывая ее, сдвигали брови, то перешептывались, то просто отворачивались, избегая ее как прокаженную.

Лишь месяц прошел между арестом Анны и женитьбой короля, но за эти бурные дни произошло так много и события мелькали так стремительно, что трудно было за ними уследить. При дворе вовсю сплетничали и строили различные предположения, связанные по преимуществу с опальной дочерью покойной королевы. «Разговоров так много, — писал лорд Хасси, заклятый враг Анны и в недавнем прошлом камергер Марии Тюдор, — что не знаю даже, с чего начать».

Обстоятельства, приведшие к осуждению Анны, порождали массу слухов и домыслов. Она изменяла королю, да, но когда, с кем, как часто? Сам Генрих утверждал, что Анна переспала больше чем с сотней мужчин, и действительно, кроме пятерых, казненных одновременно с нею, в Тауэр было заключено еще несколько, и все ожидали новых казней.

Естественно, распутство Анны порождало сомнения не только в законнорожденности Елизаветы, но и — что куда существеннее — в ее праве престолонаследия. Ибо если, как считали многие, король не был ее отцом, то даже несколько сомнительный статус королевского бастарда и то слишком большая честь для ребенка. Помимо природной распущенности, Анну поощряли, по распространенной версии, к неверности две вещи: мужская неполноценность короля (широко о ней не говорили, но на суде этот мотив возникал) и позиция либерально настроенных, отравленных лютеранскими доктринами епископов, которые утверждали, что, если муж страдает импотенцией, женщина вправе «обратиться на сторону, даже если речь идет о ее кровных родственниках».

Вооруженная такой индульгенцией, Анна соблазняла мужчин «ласковыми словами, поцелуями, прикосновениями и иными способами», зачиная с ними не только так и не рожденных детей, но и единственную выжившую дочь. По слухам, Анна изменяла королю еще до замужества. «На суде было доказано, — конфиденциально сообщал в Рим один дипломат, находящийся на службе у Габсбурга, — что она вела такой образ жизни еще до того, как понесла ребенка, которого король считал своим. В Англии собираются объявить, что это не королевское дитя».

Среди претендентов на подлинное отцовство трое стоят особняком. Один — Генри Норрис, стройный привлекательный высокородный господин, один из самых доверенных друзей короля. Эта кандидатура казалась настолько вероятной, что Юстас Шапис, габсбургский посол в Лондоне, считал его предполагаемое отцовство достаточным основанием для развода Генриха с Анной. «Архиепископ Кентерберийский не колеблясь утверждает, что ребенок не от короля, а от господина Норриса», — писал он министру Карла V Грэнвиллу.