Раев Марк - Понять дореволюционную Россию. Государство и общество в Российской Империи

237

чувствовало себя ущемленным в правах своей собственности и не хотело даже слышать о земствах или с представительном совещательном органе.

При рассмотрении социального происхождения чиновников этих двух сетей наблюдается некоторый парадокс Либеральные чиновники, в своем большинстве, принадлежали к мелкому дворянству и своим положением были полностью обязаны государственной службе. Бели верить исторической логике, они, подобно своим предшественникам - служилой шляхте 1730 года, должны были бы стать безусловными защитниками не только самодержавной монархии, но и всей существующей политической системы, которая позволила им достигнуть "степеней известных" и влиятельного положения. В понятиях XVIII века, в силу своего происхождения, они должны были бы противиться всему, что открывало дорогу полуконституционному режиму, который предоставлял гражданскому обществу больше автономии, независимости и влияния. Консерваторы, напротив, часто были "аристократического" происхождения, наследниками верховников 1730 года. По той же логике, им следовало стать носителями и защитниками политики, которая предоставила бы их узкой группе совещательный голос и - в духе сенатской партии, существовавшей при Александре I, - привела бы к конституционному устройству под управлением олигархической элиты (основанной на происхождении, ранге и богатстве). Однако, как мы уже отметили, они рассуждали далеко не так - наоборот, они больше всего боялись, что земства под управлением представителей зажиточного провинциального дворянства приведут империю к конституционной монархии.

Существование этих двух тенденций в рядах бюрократии привело к тяжелым последствиям. Либеральная группа лучше знала нужды страны, и ее представители

238

обладали ощущением объективной реальности, которое сопровождалось знанием и пониманием интеллектуальных и материальных факторов, составлявших движущую силу прогресса в Европе, и желанием приобщить к нему Россию. Их склонности были на стороне динамичного, плюралистического общества, на стороне гражданского общества, которому правительство и могло бы, и обязано было доверять. Кажется, что, если бы Россия последовала их советам, она гораздо быстрей и основательней встала бы на путь модернизации. Из их рядов вышли государственные деятели и чиновники, которые храбро, хотя и не всегда умело, старались предотвратить конфликты и крах, поглотившие в конце концов страну в XX веке. Но их деятельность не могла быть достаточно успешной без полной поддержки государя, так как русское общество еще не обладало достаточно развитыми структурами, чтобы стать фундаментом этой деятельности. В этом-то и была их слабость. Когда требовалось затронуть политическую систему, руки либеральных реформаторов были связаны. Для энергичного осуществления своей программы культурного и материального обновления им требовалась поддержка самодержавного государя. Путь конституционализма был для них закрыт, так как они не могли открыто объединиться с теми элементами общественности и гражданского общества, которые обладали аналогичными устремлениями, но требовали конституционного переустройства политической системы.

Консервативные чиновники тоже опирались исключительно на государя, прерогативы которого они защищали с помощью придворных кружков и друзей императорской фамилии. Они отдавали предпочтение возврату к деспотическому и централистскому патернализму в стиле Петра Великого и Николая I, но при этом, кажется,

239

оставляли в стороне положительный аспект такой системы - построение могущественной и благоденствующей Российской Империи, так как в XIX веке эта задача подразумевала наличие плюралистической, ди-| намичной нации и творческого, независимого гражданского общества. Однако гражданское общество, участие которого было необходимо для достижения материальных и военных целей, неизбежно должно было вступить в конфликт с самодержавием и бюрократическим контролем.

В обоих случаях, учитывая, что обе группы провозглашали себя защитниками самодержавия, судьей положения был государь, державший в руках весы с обеими "партиями" и принимавший решения то в пользу одной, то в пользу другой. Пока государь проявлял достаточную прозорливость для проведения гибкой, реформаторской и благоприятствующей прогрессу политики, дела шли более или менее хорошо. Так было в первый период царствования Александра II. Во второй половине его царствования, в силу непредвиденных причин (влияние окружения на чудаковатую личность монарха) и вследствие растущих социально-экономических затруднений, положение стало ухудшаться. Но, когда стал царствовать государь посредственного ума, ограниченного и реакционного духа, каким был Александр III, а затем почти патологически безвольный и слабый Николай II, система быстро дошла до катастрофы. Не было никакого запасного выхода, никакого способа без насильственных потрясений прорвать заколдованный круг, возникший в результате негибких отношений между тремя господствующими элементами Империи. Самодержавие выжило даже после того, как перестало выполнять свою историческую функцию, и тем способствовало ослаблению режима; его инерция, его