Вадим Сидоров - Незавершенная революция

На постсоветском пространстве, а именно в «русском мире» как его ядре сторонники его единства и гегемонии тоже выступают как своего рода «католики». Для противостоящих им «протестантов» в свою очередь любые майданы являются вдохновляющими примерами борьбы с «католическими» режимами и ее символами. И тут интересно как эта трансграничная борьба накладывается на процесс становления новых политических наций. Михаил Саакашвили — лидер грузинского Единого Национального Движения, то есть, грузинской национально-демократической революции, будучи изгнанным из страны в результате победы мягкого «католического» реванша, превращается в украинского политика и патриота майданной, «протестантской» украинской политической нации, при этом оставаясь негласным лидером и родных грузинских «протестантов». Подобная же история происходит не только с российской либералкой Марией Гайдар, но и русским национал-социалистом Сергеем Коротких, который после Майдана становится одним из основателей украинского националистического батальона «Азов», а после и одной из ключевых фигур украинского националистического движения.

Сергей Коротких и Петр Порошенко (фото)

То есть, в действительности украинская политическая нация размежевывается с «Русским миром» не по строгим границам украинского и русского этносов, вопреки тому, на чем настаивали как адепты «Русского мира», выставлявшие украинский национализм проектом галицийцев, так и часть последних, делающих акцент на «мову», но по принципу отношения к политическим религиям или, если угодно, гештальтам постсоветских аналогов «католицизма» и «протестантизма».

Но как это применимо к реалиям внутри России, где сторонников «майданного протестантизма» меньшинство даже среди выходящих на мусорные протесты, немалая часть которых митингует под красными флагами? И тут надо понимать, что в отличие от последующих чисто религиозных противостояний во время Контрреформации, когда Рим уже принял неизбежность государств-наций и боролся только за религиозное доминирование в них, в рамках противостояния распаду церковно-имперского единства центральной Европы для «католического» лагеря было принципиальным сохранить его интегральное единство. Поэтому сам факт образования на месте гомогенного религиозно-политического пространства, замкнутого на один центр, как католических, так и протестантских немецких государств, фактически редуцировал старый, имперский, до-вестфальский католический проект до Габсбургской империи, которая приняла на себя миссию общекатолической державы. В то же время в соседней Франции, крупнейшей католической стране происходит — причем, уже при королях — политическая секуляризация, то есть, их эмансипация от Рима и превращение католицизма в национальную государственную религию.

На территории России подобной диверсификации может способствовать гибридность существующего режима. Пока он удерживается на плаву, она может быть его сильной стороной, позволяя контролировать с помощью магической политической религии «русского мира» последователей как белого, так и красного ее обрядов. Это возможно в условиях деполитизации общерусского пространства, однако, если реполитизация русских произойдет через их локализацию, то логика мышления и действий политических религий и согласов, участвующих в этом процессе, может уже существенно измениться. К примеру, если где-нибудь на краю Сибири местным коммунистам удастся создать и отстоять местную советскую республику, вместо ориентации на нынешний «русский мир» они могут начать представлять его истинными носителями себя, равно как это могут начать делать русские националисты или либералы, сумевшие взять власть в других частях страны.

Будь Россия состоявшимся государством с открытой и конкурентной политической системой, потенциально способные взорвать ее «религиозные» противоречия были бы переведены в плоскость нормальной политической конкуренции. Подобному тому, как в США есть свой красный и голубой пояса, нечто подобное намечалось и в постсоветской России, где в тех или иных мегаполисах, областях или республиках традиционно побеждали либо проельцинские партии, либо «красно-коричневая» оппозиция. Путин, завоевав политическую гегемонию, долгое время опирающуюся на реальное большинство населения, спокойно мог оставить электорально-политические отдушины для оппозиционных асабийи, которым в обмен на признание его общероссийского господства выделялись бы отдельные регионы. Однако подобный плюрализм несовместим с неосоветским мышлением, в основе которого лежит идейно-политическая гомогенность. По этой причине, поддержавшего Путина либерал-коллаборациониста Никиту Белыхдостали даже в Кировской области, на губернаторство в которой он обменял Союз Правых Сил, а победившего на выборах главы Хакасии представителя КПРФ Валентина Коновалованепрерывно пытаются скинуть, несмотря на то, что при Ельцине эта партия играла важную роль балансира режима, в критические моменты помогая его сохранить.