Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Ле Шапелье подчеркивал, что народные и патриотические общества были «стихийными институтами, [...] порожденными опьянением свободой; в бурные времена они производили благотворный эффект, объединяя умы, формируя центры пересечения мнений и показывая оппозиционному меньшинству, что подавляющее большинство мечтает и об уничтожении зла, и о том, чтобы покончить с предрассудками, и об установлении прав человека... Когда нация меняет форму правления, каждый гражданин — магистрат; все обсуждают и должны обсуждать проблемы общего блага, и необходимо использовать то, что торопит революцию, способствует ей, ускоряет ее; чтобы революция, которая становится уже несомненной, встречала на своем пути минимум препятствий и завершилась наилучшим образом, это временное брожение необходимо поддерживать и даже усиливать, однако, когда революция завершена, когда у государства появилась конституция, когда с ее помощью установлена власть в обществе, назначены все чиновники, тогда для блага этой же самой конституции необходимо, чтобы все вернулось к порядку и ничто не мешало действиям созданных конституцией властей».

Разумеется, Декларация прав человека и гражданина и Конституция торжественно провозглашали как свободу обмена мыслями и мнениями, так и свободу граждан мирно собираться вместе и обращаться к конституированным властям с индивидуально подписанными петициями. Однако свободное использование этих прав могло осуществляться лишь в соответствии с принципами представительного правления, также установленного Конституцией. Эти принципы были категоричны: «сама природа установленной нами формы правления» исключает существование, пусть даже временное, любой корпорации, выступающей в роли посредника между гражданами и представителями (а также любой делегированной властью), поскольку члены такой корпорации неизбежно присвоят себе привилегии и исключительные права, противоречащие принципам свободы и равенства. Эти тезисы в равной мере относились ко всем сферам социальной жизни, в частности к торговле и к промышленности; но тем более строго они должны были соблюдаться в политике:

«Нет других властей, кроме созданных волей народа, выраженной его представителями; нет другой власти, кроме делегированной, никто не может претендовать на нее, кроме уполномоченных исполнять общественные функции. И именно для того, чтобы сохранить этот принцип во всей его чистоте, Конституция упразднила на всей территории государства все корпорации и признает лишь общество и индивидуумов».

Если же сопоставить эти принципы с практическими действиями Общества Друзей Конституции (то есть якобинцев), станет очевидно, что они восстают против Конституции и разрушают ее вместо того, чтобы защищать, что они «превращаются в корпорацию, [...] гораздо более опасную, чем прежние». Это относится и к их программе, и к их действиям. «Существовать публично», принимать в свои ряды одних граждан и отказывать в этом другим, хвалить и порицать граждан, выдавать дипломы и сертификаты (и все это во имя патриотизма и общей воли) — означает приписывать себе «своего рода исключительную привилегию патриотизма, влекущую за собой обвинение против тех, кто не входит в секту, и ненависть в отношении обществ, которые к ней не присоединились». Это тот раскол, с которым каждый хороший гражданин должен бороться и который «каждую секунду возрождается вновь при помощи причудливых корпоративных объединений». На этом «исключительном патриотизме» основана сеть объединений, которые «тянут свои ветви по всей стране», используя систему аффилиированных организаций, политической переписки и «своего рода столицы» — систему, имеющую пагубные последствия и идущую вразрез с Конституцией. И в самом деле, по своей природе эти общества «стремятся приобрести определенное внешнее влияние», приписывая себе монополию на патриотизм со ссылкой на Нацию и ее интересы; и сразу же они начинают тяготеть к тому, чтобы пользоваться «определенным влиянием на деятельность администрации и судов». Все видели, как они выдавали инструкции чиновникам, «чтобы те потом пришли и отчитались в своем поведении», отправляли посланцев, чтобы те вмешивались в ход расследований, посылали комиссаров «с заданиями, которые нельзя было доверить конституированным властям». Иными словами, якобинские клубы присвоили себе право подменять представительные и законные институты своими собственными политическими навыками, требовавшими в некотором роде прямой демократии. Однако люди, собирающиеся вместе, всегда имеют больше силы, нежели люди, существующие по отдельности, и эти собрания угрожают порабощением нации. «Если общества приобретают определенную власть, если они могут повлиять на репутацию человека, если, создав корпорации, они непрестанно обзаводятся ответвлениями и агентами своего влияния, члены этих обществ становятся единственными свободными людьми». Таким образом, необходимо запретить филиацию одних обществ с другими; необходимо помешать им «узурпировать часть власти», оказывать «какое бы то ни было влияние или инспектировать действия конституированных и законных властей». Это, в частности, предполагает, что общества не должны иметь права подачи коллективных петиций. Право на подачу петиций — это «естественное право», и соответственно оно не может быть передано. Практика передачи этого права председателям, секретарям и другим членам обществ — это зло, которое в конечном счете идет на пользу лишь нескольким главарям. Таким образом, общества могут существовать только в виде