Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Для Устрялова НЭП — не просто политическая тактика, а выражение мощнейшей тенденции, экономической и социальной эволюции. Путь, который предстоит пройти, нов, и окончательные экономические и институциональные формы, в которые выльется эта революция, неизвестны, однако волей-неволей они будут представлять собой компромисс между советской властью и восстановлением частной собственности, правового государства и демократических институтов. Таким образом, следует помочь советской власти эволюционировать в этом направлении, а не сражаться с ней, тем самым замедляя, а то и приостанавливая этот процесс. Тезисы Устрялова вызвали всеобщее возмущение как в эмиграции, где начали бушевать споры о «русском Термидоре», так и у большевиков. Сам же Ленин, выступая против Устрялова и других «сменовеховцев» как против контрреволюционеров и классовых врагов, признавал, что Устрялов выразил «классовый взгляд» на НЭП и его цели. Ленин не практиковал систематическое обращение к аналогии между НЭПом и Термидором, но тем не менее ему также случалось высказывать идею о том, что большевики были достаточно мудры и храбры, чтобы самим совершить свой собственный Термидор. Тем не менее он подчеркивал, что они совершили его своим способом для того, чтобы реализовать свои собственные цели. То, что «классовые враги» принимают за неизбежную эволюцию, — для большевиков лишь тактика, которой они прекрасно владеют. НЭП — это отступление для того, чтобы прыгнуть вперед, лучше и дальше.

Тем не менее только в 1926-1928 годах, после смерти Ленина, аналогия с Термидором стала широко распространена, и вопрос о «советском Термидоре» оказался в центре идеологических споров и внутрипартийной борьбы. Воспроизводить здесь все извивы этих ожесточенных и запутанных дискуссий было бы довольно скучно. Если коротко и с определенным упрощением их резюмировать, можно сказать, что в них сталкивались две крайне противоположные позиции — троцкистского и сталинского направлений.

Постепенно все больше переходя в оппозицию к Сталину и сталинизму, Троцкий, который в это время был уже в ссылке, подхватил аналогию между Термидором и эволюцией советской власти и выступил со своим обвинением «советского Термидора». Революция оказалась предана, советская власть и партия выродились и погрязли в недрах бюрократического государства. Пришедшая к власти бюрократия представляет собой новый класс, захвативший власть и использующий ее для своих целей; Сталин лишь представитель этого класса. Став неоспоримым главой термидорианской бюрократии, он сделался первым среди термидорианцев. Так аналогии с Термидором стали основным стержнем радикальной критики сталинизма.

Сталинское направление решительно отвергало аналогии с Термидором; в частности, Бухарин по случаю девятой годовщины Октябрьской революции изобличал «нелепость», лежащую в основе этих ошибочных аналогий. Во время Французской революции якобинцы при помощи Террора, «великолепного революционного средства», уничтожили феодализм. Тем не менее поскольку они относились к мелкой буржуазии, то так и не смогли сохранить власть: История отдала победу экономическому и политическому господству крупной буржуазии; отсюда и проистекало падение якобинцев, и таков классовый смысл Термидора. В то же время Октябрьская революция привела к власти пролетариат, воплощающий собой ход Истории. Будущее за диктатурой пролетариата, и она пользуется поддержкой масс — таков классовый смысл советской власти. Таким образом, смешно задаваться вопросом, имел ли место в реальности «советский Термидор», поскольку исторический материализм и марксистская интерпретация истории исключают саму его возможность.

От любых параллелей с Термидором продолжали отказываться и после падения Бухарина, и после его трагического конца. Термидору не давали выйти за пределы истории Французской революции и рассматривали его как один из ее переломных моментов. Не только всякая параллель между Термидором и советской историей имела троцкистский привкус, но и любая аналогия между двумя революциями в принципе стала подозрительной. Октябрьская революция — единственная истинная революция; это беспрецедентное начало, это событие, перевернувшее историю, она сама по себе является эталоном. Октябрьской революции нельзя подобрать аналогий, она значима сама по себе.

В ходе идеологических дебатов двадцатых годов обе противоположные интерпретации разделяли единую, постъякобинскую схему, соединенную с марксистским подходом: Термидор — это реакция, определяемая в классовых терминах. Отсюда, помимо всего прочего, те тупики и анахронизмы, в которых увязали попытки применить этот подход к историческим реалиям и соответственно идентифицировать мелкую и крупную буржуазию как участников, а их интересы — как мотивацию для термидорианских политических конфликтов. Та же схематизация скрывала и даже исключала главный политический смысл этих конфликтов, а именно — конец Террора, как если бы одно только упоминание об осуждении и упразднении Террора уже вызывало подозрения в контрреволюционности. Вот крайний, но весьма показательный пример этих умолчаний. В январе 1931 года началась идеологическая кампания против «буржуазных историков, классовых врагов и вредителей», в частности, против Тарле и его школы. Уже годом раньше Тарле и многие другие историки, филологи, литераторы и т.д. были арестованы в рамках «Академического дела» и обвинены в принадлежности к подпольной организации, ставившей своей целью свержение советской власти и реставрацию монархии. В идеологической кампании, последовавшей за этим «делом», Тарле вменялась в вину фальсификация исторической истины в буржуазном и контрреволюционном духе. В длинном списке фальсификаций фигурировал и его подход к Термидору: «Дли него Термидор был концом Террора, а не контрреволюцией». Очевидно, от начала и до конца «Академическое дело» было сфабриковано ГПУ. Как и многие другие «дела» и публичные процессы этого периода, бывшие прелюдией к крупным московским процессам, оно вписывалось в контекст новой волны Террора, вызванной «великим переломом», индустриализацией и насильственной коллективизацией [2] Об «Академическом деле» и кампании против Тарле см.: Каганович Б.С. Евгений Викторович Тарле и петербургская школа историков. СПб., 1995. С. 32-41. Всего по этому «делу» проходило 135 человек. В отличие от других «заговоров» этого периода (Промпартии, Шахтинского) «Академическое дело» не завершилось публичным процессом, и приговоры были вынесены закрытой коллегией ГПУ. Как предполагаемый министр иностранных дел будущего монархического правительства, Тарле был приговорен к пяти годам ссылки в Алма-Ату; хотя, как и многие другие ученые, он был обвинен в том, что входил в число руководителей заговора, приговор оказался относительно мягок. Советская пресса получила указания обойти молчанием и само дело, и вынесенные по нему приговоры. После того как часть наказаний была отменена, большинство приговоренных получили разрешение вернуться в Москву или в Ленинград и по большей части вновь вошли в состав Академии наук. Однако лишь в 1967 году, через тридцать пять лет после приговора, он был аннулирован Верховным судом «за отсутствием состава преступления». И пришлось дожидаться 1980-х годов, чтобы «Академическое дело» было предано в России гласности. .