Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Последнее слово в термидорианских спорах о Терроре Конвент произнес в последний день своей работы, 4 брюмера IV года. В ходе этого заседания обсуждался представленный Боденом от имени Комиссии одиннадцати проект декрета об амнистии. Этот проект был составлен в лихорадке подавления роялистского брожения и мятежа 13 вандемьера. Антитеррористический дискурс в нем приглушен, поскольку речь шла о том, чтобы завершить Революцию мерами, способными принести умиротворение. «Разве опыт не показал нам всю опасность непостоянства, разве мы не знаем о том, что после обращения к крайностям следует остановиться ровно посредине?» [243]Не воспринимался ли Террор задним числом как одно из проявлений такого «непостоянства»?

«Есть болезни, неотделимые от великой революции, и среди этих болезней есть такие, которые по самой своей природе не поддаются исцелению».

Никто не мог попросить у жертв Террора или у их семей прощения, однако можно было попросить у них забвения. Требование абстрактной справедливости привело бы лишь к новым бедам: «Если необходимо организовать столько судов, сколько было революционных комитетов, то придется покрыть всю Республику тюрьмами и эшафотами, дабы утешить ее в том, что существовало столько эшафотов и тюрем» [244]. Проект предлагал даже отменить смертную казнь, демонстрируя тем самым стремление окончить Революцию раз и навсегда, заставив забыть Террор. Эту отмену должен был увековечить символический акт: Конвент провозгласил бы свой декрет на площади Революции; председатель «попрал бы ногами косу смерти», которая была бы торжественно уничтожена, а обломки ножа гильотины были бы отправлены в музей. Эшафот должно было бы сжечь, а площадь — назвать по-другому: отныне она стала бы площадью Согласия.

После оживленных дебатов, вновь всколыхнувших те политические страсти, которые как раз и должны были быть преданы забвению, термидорианский Конвент принял столь характерное для него двусмысленное компромиссное решение, в очередной раз продемонстрировав свое искусство такие решения принимать. Амнистия была провозглашена за «деяния, исключительно связанные с Революцией» (за вычетом тех, которые были связаны с «заговором 13 вандемьера»). Смертная казнь не была отменена, точнее, ее отмену отложили «до дня наступления всеобщего мира». Тем самым символическая церемония уничтожения гильотины становилась бессмысленной.

С другой стороны, был принят декрет о том, что площадь Революции станет отныне называться площадью Согласия.

Что же до Революции, она дала свое имя улице, ведущей от бульвара к площади Согласия.

Быть может, теперь мы сможем ответить на вопрос, поставленный в самом начале этого эссе: был ли Термидор своеобразной исторической «матрицей», воспроизводимой в ходе тех революций, которые последовали за французской?

Во время термидорианского периода годовщина 9 термидора торжественно отмечалась как день «славной революции». Впоследствии вопрос о праздновании этого события никогда не вставал. Тем не менее Термидор остался в памяти. Как и ряд других феноменов революционного периода, таких, как якобинизм или бонапартизм, с течением времени он превратился в парадигму благодаря всем идеологиям, которые ссылались на Французскую революцию или видели в ней свои истоки, поскольку воспринимался как объяснительная модель для исторических отклонений с основного пути.

Разве после смерти Ленина Троцкий, а затем и троцкисты не обращались к Термидору, чтобы лучше понять приход Сталина к власти? У Октябрьской революции будет свой Термидор, и сталинисты, новые термидорианцы, станут бывшими революционерами, «выродятся» в тех, кто станет стремиться извлечь выгоду из Революции, в ее могильщиков. То, что некогда они были на стороне народа, позволит отличить их от изначальных (и даже извечных) «классовых врагов». В ответ Троцкий и его сторонники были обвинены сталинистами в бонапартизме, а затем и опорочены, и даже ликвидированы как иностранные агенты (в том числе на службе у Японии, Польши, гестапо и английской разведки...). Троцкистская метафора Термидора стала настолько широко известна, что превратилась в отличительную черту сторонников Троцкого. Однако каждую революцию XIX и XX веков преследовал призрак ее собственного Термидора, преследовал с того самого момента, когда революционный порыв разбивался о самих революционеров, которые меняли направление движения Истории, предавали его и обращались против него.