Три месяца спустя по случаю доклада о библиографии Грегуар возвращается к нападкам на разрушающих памятники «контрреволюционеров». Хотя неологизм «вандализм» здесь не повторяется, речь вводит новое в ином плане. Упоминая «интриги наших врагов, направленные на то, чтобы унизить и обеднить народ, который, несмотря на их попытки, всегда будет богатым и великим», упоминая о врагах, которые совершали свои преступления, чтобы «приписать их нам, называя нас варварами», Грегуар не ограничивается рассказом о приходящих в упадок памятниках. Опасность куда более серьезна и глобальна. Так, «говорят, не различая полезных и вредных талантов, что ученые — это бич государства». С другой стороны, «в Париже, в Марселе и в других местах предлагают сжигать библиотеки» под тем предлогом, что «теология, как они говорят, — это фанатизм; юриспруденция — крючкотворство; история — ложь; философия — мечты; науки — в них нет нужды». Таким образом, угроза нависла над всей культурой, и это в тот момент, когда более чем когда-либо необходимо «революционизировать искусство», хотя этот тяжкий труд и должен совершаться в соответствии с линией, обозначенной Конвентом и его Комитетами, а не в диком хаосе. Так, необходимо поместить «абсурдные книги под запрет разума», однако их можно поменять на что-либо за границей. Что же до «врагов», ответственных за эти «варварские деяния», Грегуар использует старые клише: аристократы, иностранные спекулянты и т.д. Но в эту литанию он включает нового врага: «глупцы клеветали на гениев для того, чтобы не чувствовать собственной обделенности»; контрреволюционеры, которые уничтожали памятники, скрывались «под маской патриотизма». Весьма абстрактные намеки, которые в тексте никак не уточнялись; помимо прочего, складывалось впечатление, что обвинения против «глупцов» и «ложных патриотов», угрожающих наукам и талантам, были в самый последний момент добавлены в доклад, посвященный совершенно иному сюжету — работе над библиографией [169]. Тем не менее сам контекст, в который вписывался доклад, проясняет эти намеки. И в самом деле, Грегуар выступал перед Конвентом 22 жерминаля, через восемнадцать дней после казни Эбера и в тот самый момент, когда начинался процесс Шометта; в своем первом докладе о вандализме Грегуар позднее высказывал те же самые упреки, но на этот раз говорил без обиняков и называл имя Эбера. Кроме того, нападки на Эбера содержались и в других документах Комитета общественного спасения и Комиссии по общественному образованию. Барер, член Комитета общественного спасения, отвечавший за сферу образования, в своем докладе о «революционном изготовлении пороха» восхвалял «революционные лекции», которые служили связующей нитью между крупнейшими учеными и подготовкой ремесленников, в которых столь нуждалась Республика. Однако он гневно обрушивался на «заговор» — «лигу», ставящую под угрозу одновременно и науку, и Революцию. «Эта революционная практика публичных лекций стала для Комитет а способом дать образование, который послужил ему с пользой во всех полезных для Республики сферах; и вы не замедлите почувствовать ее необходимость перед лицом лиги вандалов и вестготов, которые все еще хотят провозгласить невежество, осудить образованных людей, изгнать гениев и парализовать мысль» [170].
Чеканный образ «лиги вандалов» вписывался в контекст всей кампании, проводимой Комитетом общественного спасения. И в самом деле, Пейян, недавно назначенный этим Комитетом комиссаром Исполнительной комиссии по общественному просвещению, в те же дни представил доклад об «исправлениях оперы "Кастор и Поллукс"; слова Бернара, музыка Кандейля». Предлог был ничтожным: «корректор» заменил в либретто слова, которые казались ему противными республиканской морали, на другие, более подобающие. Так, вместо «дар богов» он написал «дар небес»; «божественную дружбу» он заменил на «небесный разум»; «любовь делает тебя постоянным» было заменено на «тот, кто постоянно следует законам» и т.д. Для II года процедура была обычной; в старых пьесах заменяли даже «господин» на «гражданин» и старорежимное «вы» на республиканское «ты»... Однако с первых же строк в докладе страстно провозглашалась истинная мишень этих атак. «Невежество, грубость, варварство, наконец, все, что можно назвать эбертизмом в искусстве, ведут к контрреволюции посредством огрубления мысли, точно так же как политический эбертизм использует заговоры, беспорядки и убийства». Доклад должен был быть разослан во все народные общества Республики, во все городки и коммуны, включая те, в которых никогда и не мечтали об оперных спектаклях. Так либретто «Кастора и Поллукса» стало примером широкого заговора, который распространял на сферу культуры свои зловещие политические планы.
Читать дальше