Жан Ворт - Век моды

Две певицы, которые не были причиной реформ костюмов или интересных новшеств, но стали верными приверженками Ворта, – это Аделина Патти и Альбани [126]. Я уже писал о Патти, мы были ее эксклюзивными кутюрье, и мои родители – ее хорошими друзьями. Это она привела к ним мадам Альбани. Мадам Альбани, которая позже стала фавориткой Ее Величества королевы Виктории и оставила сцену после замужества с мистером Гайем, всегда говорила отцу: «Вы даете мне возможность выглядеть хорошенькой, а об остальном я позабочусь сама».

Затем была очаровательная Сибил Сандерсон [127], так рано умершая, для которой мы сделали несколько костюмов и все городские платья, и для Розы Карон [128]мы шили не только театральные костюмы, но и несколько концертных и вечерних туалетов.

Нелли Мельба в платье от Ворта, 1904

Мадам Мельба [129]пришла к нам по рекомендации наших бельгийских друзей. Она всегда была верна нам и до сих пор остается нашей клиенткой и, надеюсь, останется еще надолго. Естественно, за эти годы мы сделали ей бесчисленное количество очаровательных платьев, как для сцены, так и для повседневной жизни. Но, наверно, наиболее поразительными были платье и праздничная мантия для сцены свадьбы в «Лоэнгрине» [130]. Этот костюм она надевала как в Америке, так и в России, когда пела партию Эльзы. Царица послала за Мельбой во время перерыва между действиями, чтобы та зашла в ее ложу.

Шлейф для оперы «Лоэнгрин», изготовленный Домом Ворта для Нелли Мельба

Ее Величество хотела внимательно рассмотреть и восхититься великолепием этого костюма вблизи. Он был сделан из золотистой ткани, обильно вышит, и по низу шла широкая византийская кайма, на которой были медальоны с ангелами с разноцветными крыльями, каких можно видеть на старинных фресках. Заметное отступление от традиционного костюма Эльзы!

Кристину Нильссон привел ко мне партнер моего отца мистер Бомберг. Она была высокой застенчивой девушкой, чья крайняя сдержанность не давала возможности предположить в ней талант эмоциональной актрисы и певицы. У нее была замечательная карьера в «Лирическом театре» [131], где она создала роль Королевы ночи и пела эту партию в ее первоначальной тональности, что редко кому удавалось сделать. Она оказалась скромной, без капли заносчивости, хотя знала себе цену. Мне часто приходилось видеть вечерами после ее выступления сцену, полностью заваленную цветами. Не меньший успех имела она в Америке. Я вспоминаю, что по возвращении после триумфального сезона она говорила отцу, что никто бы не пришел на спектакли, если бы не ее костюмы!

Другая артистка, которая настаивала на том, что костюмы были причиной ее успеха во время гастролей в Америке, была Женевьева Уорд [132]. Я не знаю, вспоминают ли ее имя сегодня, но когда она впервые пришла к нам, считалась великой трагедийной актрисой. В день ее первого визита отец был очень занят и доверил мне заботу о ней. И я приступил к изготовлению ее тридцати костюмов, моих первенцев – увы, как давно это было! Я создал их в соответствии с моими собственными идеями. Когда костюмы были закончены, я показал их отцу и получил одобрение, он назвал их совершенными. А Ворт не был склонен к лести. Как раз наоборот.

Когда отец доверил исполнение этого ответственного заказа мне, то просто следовал своей линии поведения – научить меня и моего брата ремеслу и подготовить нас к своей отставке, дав нам возможность обрести опыт и практические знания, необходимые для этого. Мы должны были принять эту тяжелую ношу, когда он будет призван сбросить ее со своих плеч. Весьма странно, но, когда нам выпадал особый успех при выполнении какого-нибудь задания, у него появлялась небольшая ревность. Но мы любили его очень сильно и старались не затрагивать чувств поспешным стремлением оказаться на его месте раньше времени. Чаще всего нам удавалось щадить его гордость, потому что искренняя привязанность – великий учитель такту.

Отец был протестантом, но религия стала верой в меньшей мере, чем линия поведения, которой он был верен всю жизнь. Это в основном заключалось в том, что он никого не обижал, если это было по-человечески возможно, и делал добро столь часто, сколько было в его власти, – простой, внешне легкий, но тем не менее очень трудный свод жизненных правил.