Александр Мещеряков - Terra Nipponica [Среда обитания и среда воображения]

Последнее высказывание хорошо свидетельствует о том, что дискуссия о происхождении японцев имела в значительной степени эмоциональный и антинаучный характер.

Приобщение к западному миру означало не только доступ к достижениям западной цивилизации. Оно означало и приобщение к проблемам, с которыми сталкивался «цивилизованный» мир. Это и периодические экономические кризисы, которые стали принимать глобальный характер. Это и рост индивидуализма, разрушавшего семейные, коллективистские и религиозные ценности. Это и конфликт между поколениями. Несмотря на все усилия Японии, Запад не считал ее «настоящей» державой, а расистские предрассудки отнюдь не ушли в прошлое. Японец не мог изжить и свой комплекс телесной неполноценности. Все это приводило к активизации антизападного дискурса, разочарованию в западных ценностях, росту националистических настроений, попыткам отгородиться от Запада и подчеркнуть уникальность всего японского. Осмысление территории страны, ее географического положения, среды обитания и природы не оказалось исключением.

Прирастание территории Японии колониями предполагало практическое освоение этих земель, приобщение их обитателей к «цивилизации». Действительно, японцы приступили к масштабным проектам по переустройству жизни в своих колониальных владених. Широкомасштабная мелиорация на Тайване за короткое время превратила остров из рассадника малярии в превосходное сельскохозяйственное угодье. Повсеместно строились фабрики, железные дороги, школы, больницы, проводились телеграфные и электрические линии.

Японцы имели чрезвычайно ограниченный исторический опыт пребывания за пределами своей страны, поэтический дискурс по освоению пространства был им чужд. Теперь начинается мыслительная работа по созданию нового языка описания, который сумел бы отразить новые реалии пионерского сознания. Особая роль в этом дискурсе принадлежала Маньчжоуго. Государство Маньчжоуго во главе с «императором» Пу И формально имело статус независимого государства, но на самом деле формальной являлась его независимость. Именно это государство было задумано превратить в витрину Азии под эгидой Японии.

В Маньчжоуго были вложены огромные средства, пропагандисты, писатели и поэты называли Маньчжурию «переселенческим раем» и призывали японцев поселиться там навсегда. Фотографы под прямым влиянием поэтики и эстетики журнала «СССР на стройке» манили японцев «дикими» просторами, которые им предстояло покорить [502]. Однако переселенческая пропаганда закончилась провалом – образ малонаселенной, холодной и обширной земли оказался японцам чужд [503]. В Маньчжурии все было не так, как в Японии: холод, снег, мутная вода, бесконечные просторы, от которых кружится голова. Там все было наоборот и даже океан и небо менялись местами. Находившаяся в Маньчжурии героиня рассказа Кавабата Ясунари «вышла из своего казенного дома на улицу и увидела, как с ветвей лиственницы падают на землю снежинки – словно облетающая сакура у нее дома. Она подняла молодые глаза к синему морозному небу, похожему на море в Японии» [504].

На эмоциональном уровне японцы отказывались признать колониальные земли своими. Это были другие земли, которые требовали к себе другого отношения. Империя существовала как единое государство, но внутренние границы – как административные, так и эмоциональные – были обозначены четко. И здесь на помощь приходил прежний управленческий и художественный опыт.

Одной из характерных особенностей традиционной управленческой модели являлось деление территории страны на центр и периферию. Деление на внутренние и внешние земли основывалось на традиционном конфуцианском воззрении, что качество земли определяет качество людей. В древности это были внутренний район Кинай (столица и пять прилегающих к ней провинций) и внешний район Кигэ (Кигай) (вся остальная страна). Считалось, что район Кинай обладает намного лучшими природными условиями и потому люди там тоже обладают «настоящей» культурностью. В период Токугава «второсортные» князья, бывшие соперники дома Токугава, именовались «внешними», а их владения не примыкали к Эдо. В XX в. концепт «внутреннего» и «внешнего» реализовался в делении империи на собственно Японию и ее колонии. Но в Японии редко употребляли понятие «колония» по отношению к японским заморским владениям («колонии» могли быть только у западных держав), оно было заменено более привычным территориальным концептом.