Гвидо Кнопп - История вермахта. Итоги

Заранее разработанный образ врага вскоре после начала войны обрел реальное подтверждение. В отличие от польских и французских солдат, с которыми до этого вел борьбу вермахт, красноармейцы боролись с немецким агрессором гораздо более ожесточенно, до последнего патрона. Они не сдавались даже в безнадежном положении, продолжали борьбу и заставляли немецкие войска нести огромные потери. С точки зрения немцев, только комиссары могли нести за это ответственность. В донесении 8-го армейского корпуса о положении противника в сентябре 1941 года сообщалось: «Комиссары и политруки способствовали зарождению в массах фанатичной воли к сопротивлению и приложили все усилия, чтобы постоянно контролировать ее и разжигать. При появлении усталости от войны и ослаблении боевого духа они применяли беспрецедентные методы террора».

Все преступления над немецкими военнопленными признавались главным образом результатом действий комиссаров. Оценка их как подлых извергов, негодяев, дикарей и преступников, конечно, действовала как воплощающееся в жизнь пророчество. Немецкий приказ на уничтожение стал очень быстро известен на советской стороне и привел к тому, что комиссары оказывали отчаянное сопротивление и предпочитали покончить жизнь самоубийством, чем попасть в руки врага. По этой причине «приказ о комиссарах» в мае 1942 года после соответствующего вмешательства армейского командования был упразднен. В какой степени советские политработники действительно способствовали обострению военной обстановки, до сих пор доподлинно не известно. Исследования не могут быть продолжены, потому что доступ в русские архивы до сих пор закрыт.

В коллективной памяти свидетелей тех событий «приказ о комиссарах» играет второстепенную роль. Причина этого вполне убедительна. На Восточном фронте в течение первых месяцев проведения операции «Барбаросса» в день погибало в среднем 1500 немецких солдат, а в конце 1941-го эта цифра составила более 300 000. Поэтому смерть одного советского политработника на фоне массовых смертей, разрушения и горя, пожалуй, только в исключительных случаях воспринималась как кое-что особенное. От этого в конечном счете отмахнулись как от незначительного побочного эффекта войны и потому больше не вспоминали. Кроме того, нужно помнить, что только очень небольшая часть воевавших на Востоке солдат вермахта принимала непосредственное участие в убийствах комиссаров. Командование армии совершенно осознанно следило за тем, чтобы как можно более «незаметно» «устранить» их рядом с командным пунктом подразделения. Заявление, подобное тому, которое сделал в интервью ZDF один из свидетелей тех событий Эвальд Генрих фон Клейст — Шменцин, хотя и не может быть проверено спустя 60 лет, заслуживает абсолютного доверия. Он заявлял: «Я никогда не был свидетелем расстрелов комиссаров, я никогда этого не видел». Свидетель Хорст Кюне вспоминает о ночи 22 июня 1941 года, когда «приказ о комиссарах» был озвучен солдатам: «Наш командир роты зачитывал его и говорил: „Я читаю вам это, потому что я должен так поступить. Каждый будет делать то, что позволит ему его совесть“. Мы восприняли это как великолепную, совершенно открытую отрицательную оценку приказа и стали больше уважать нашего командира роты за то, что он так сказал».

Существует много подобных свидетельских рассказов. Письменные источники об оглашении приказа не сохранились. Но доклады об исполнении между тем однозначно доказывают то, что имелось достаточное количество солдат, которые охотно совершали убийства комиссаров.

Многие советские политработники избавлялись от своей предательской формы, прежде чем сложить оружие. Таким образом они могли затеряться в многомиллионной толпе советских военнопленных. Но в лагерях на них велась целенаправленная охота. Даже если их не распознавали, никто не мог гарантировать, что они выйдут оттуда живыми. В немецком заключении красноармейцев ожидала печальная судьба. Национал-социалистическое руководство и руководство вермахта перед началом операции «Барбаросса» были едины во мнении, что оккупированная советская территория должна беспощадно эксплуатироваться на нужды воюющей армии и родины. При этом все, кто принимал участие в разработке операции, осознавали, что вследствие этого миллионы людей могут умереть с голоду. Для обеспечения пропитания военнопленных ни верховное главнокомандование вермахта, ни главное командование сухопутных войск осознанно не предприняли никаких мер. Из 5,7 миллиона красноармейцев в немецком заключении, по разным оценкам, погибло от 2,5 до 3,3 миллиона человек, что составляет от 45 до 57 % общей массы. Они умирали в лагерях вермахта. 845 000 — в военных административных районах недалеко от линии фронта, 1,2 миллиона — в лагерях гражданских административных районов в тылу, 500 000 — в так называемых генерал-губернаторствах и от 360 000 до 400 000 — в лагерях немецкого рейха. Массовые смерти начались по причине недостаточного продовольственного снабжения уже поздним летом 1941 года и достигли своего апогея зимой, временно прекратившись только к весне 1942 года. До тех пор примерно 2 миллиона плененных красноармейцев были казнены.