Филипп Сэндс - Восточно-западная улица. Происхождение терминов геноцид и преступления против человечества

10 июля секретарь Лаутерпахта сложила перепечатанный текст и эту сопроводительную записку в большой конверт и отослала Шоукроссу {584} 584 E. Lauterpacht. Life of Hersch Lauterpacht. Р. 295. .

Текст Лаутерпахта добирался поездом до Лондона, а Лемкин тем временем удвоил усилия. Помощь он в итоге получил, хотя с неожиданной стороны – от Альфреда Розенберга. Я не génocidaire , устами своего адвоката Альфреда Тома заявил судьям сосед Франка по скамье подсудимых. Доктор Альфред Тома пытался убедить трибунал в том, что вклад Розенберга в политику нацистов сводился к «в чистом виде научному» умствованию, никоим образом не связанному с геноцидом в том смысле, в каком использовал это слово Лемкин {585} 585 Trial of the Major War Criminals , 18:90, 92–94. . Напротив, Розенберга увлекала «борьба психологий», пояснил адвокат, и ни малейшего желания кого-то убивать, уничтожать он не испытывал. К этому неожиданному ходу защиту подтолкнула строка из книги Лемкина, где цитируется главный труд Розенберга «Миф ХХ века» ( Der Mythus des 20 Jahrhunderts ), который был опубликован в 1930 году {586} 586 Trial of the Major War Criminals , 18:90, 92–94. Р. 112–113. . Эта книга оказалась в ряду интеллектуальных обоснований расистских идей. Розенберг пожаловался на то, что Лемкин исказил его слова, выпустил ключевую фразу оригинала, а сам Розенберг вовсе не призывал одну расу истреблять другие {587} 587 Trial of the Major War Criminals , 18:90, 92–94. Р. 114–128. . Аргумент этот, однако, сам по себе был притянутым за уши и безнадежным.

Гадая, каким путем Розенберг мог ознакомиться с идеями Лемкина, я вдруг нечаянно нашел ответ там, где его не искал: в архивах Колумбийского университета. Среди немногочисленных сохранившихся бумаг Лемкина обнаружился экземпляр пространной защитительной речи доктора Тома. Адвокат передал ее Лемкину с надписью от руки: Ehrerbietig überreicht («С уважением представляю») {588} 588 Columbia University, Rare Book and Manuscript Library, Lemkin Papers. . Документ подтвердил неустанные усилия Лемкина, который готов был даже обращаться к подсудимым через посредство их адвокатов. И в следующие дни другие адвокаты также упоминали идеи Лемкина хотя бы затем, чтобы их оспорить.

Здоровье Лемкина тем временем ухудшилось, возможно, и из-за тревоги, вызванной полным отсутствием известий о родных. Через три дня после «антигеноцидного» выступления адвоката Розенберга Лемкин слег в постель и шесть дней вынужден был пролежать под транквилизаторами. 19 июля американский военный врач диагностировал острую гипертонию, сопровождающуюся дурнотой и рвотой. После обследования пациента направили в больницу. Несколько дней он провел в армейском госпитале № 385, затем еще один врач рекомендовал ему безотлагательно вернуться в США {589} 589 Office of the Registrar 385th Station Hospital APO 124, US army, Abstract Record of Hospitalization of Raphael Lemkin // American Jewish Archives, Lemkin Papers, box 5, folder 7, p. 23. . Этим советом Лемкин пренебрег.

Лемкин находился в Нюрнберге 11 июля, когда доктор Зайдль завершал защиту Франка. Адвокат столкнулся с очень непростой задачей, осложнявшейся и признанием коллективной вины, которое Франк сделал в апреле, и теми уликами, что сочились из дневника генерал-губернатора. Кроме того, Зайдль представлял в суде также Рудольфа Гесса и успел навлечь на себя недовольство судей: не передал им английский перевод своей речи и постоянно возвращался к Версальскому договору, по сути, валя на него всю вину за чудовищные деяния своих клиентов {590} 590 Trial of the Major War Criminals . 17:550–555. .

Доктор Зайдль стремился как-то смягчить первоначальное признание Франка и свести к минимуму впечатление от множества уличающих его подзащитного дневниковых записей: «за одним исключением», напомнил Зайдль судьям, эти пассажи – всего лишь расшифровка сделанных секретарями стенограмм, а не дословная запись под диктовку {591} 591 Trial of the Major War Criminals . 18:140. . Трудно судить о том, насколько они точны, ведь Франк никогда не проверял лично записи своих стенографов. Это всего лишь слова, они не могут служить доказательствами дел или фактов. Но Зайдль вынужден был согласиться с тем, что речи Франка клонились к определенной «точке зрения» по еврейскому вопросу и что он «не делал тайны из своих антисемитских взглядов» (тут, конечно, адвокат очень мягко выразился). Обвинение не установило «причинной связи» между словами Франка и мерами, которые принимала служба безопасности, настаивал Зайдль, к тому же тайная полиция не находилась под контролем его клиента.