Когда он покинул Остера, Сас отправился предостеречь своего собственного министра и бельгийского военного атташе. К его большому удивлению ему удалось дозвониться до Гааги, и он сообщил закодированную фразу: „Завтра на рассвете, будьте наготове!“»
Наконец, нужно привести еще оценку самого знаменитого биографа немецкого сопротивления, который сам был арестован в связи с покушением 20 июля, Герхарда Риттера. Он в своем произведении «Карл Гёрделер и немецкое сопротивление», пишет в частности:
«Генерал Остер использовал свою старую близкую дружбу с голландским военным атташе полковником Й. Г. Сасом (он знал его уже по своей службе в Мюнстере и встречался с ним почти регулярно в берлинском районе Целендорф), чтобы через него передавать не только общие предупреждения о намерениях нападения Гитлера на Голландию (они и без того стекались туда со всех сторон), а чтобы сообщать ему также точные сроки нападения, а именно с 6 ноября. Таким же путем сообщения о предстоящем вскоре нападении на Скандинавию уже 4 апреля попали в столицы скандинавских стран, и поздним вечером 9 мая Сас смог (в прозрачной маскировке) сообщить по телефону своему правительству, что буря начнется на следующий день на рассвете. Можно предполагать, что также косвенное предупреждение из Рима, которое достигло Гааги в начале мая (но без точного указания даты), исходило, в конце концов, от того же источника (якобы через доктора Йозефа Мюллера), и что Остер также позже был замешан в подобном деле, когда похожий прогноз поступил в Белград (апрель 1941).
Во всех этих случаях речь идет, совершенно ясно, о выдаче военных тайн враждебному государству, совершенной в полном сознании ее формальной противозаконности как измены родине — не просто ради игры военной контрразведки и дезинформации противника, как некоторые хотели бы скрасить эти действия; потому что какую пользу уже могла принести такая игра?»
В другом месте Герхард Риттер от имени сопротивления весьма однозначно дистанцируется от измены родине Остера:
«То, что Остер хотел не навредить, а принести пользу своей Германии, не подлежит обсуждению. Однако, не навредил ли он сознательно немецкому Вермахту, подставив его под значительно больший риск? Разве его следующий долг, долг по отношению к собственным соотечественникам, собственным товарищам, не должен был быть приоритетнее долга перед чужими народами? То, что этот долг нельзя было нарушать, ни при каких обстоятельствах, было в действительности единодушным убеждением большинства участников сопротивления кроме коммунистических групп. Как раз поэтому они никогда также не хотели ничего и слышать о военном саботаже и отдавали все свои силы для успеха Вермахта — хотя они и знали, что каждая победа на полях сражений и в воздухе означала новое укрепление авторитета и власти тирана. Поступок Остера встретил у многих из них, когда они услышали об этом, самое резкое осуждение».
* * *
В какой мере адмирал Вильгельм Канарис, шеф Абвера и непосредственный начальник Остера, заранее знал о выдаче тем военных тайн голландскому полковнику Сасу и одобрял этот поступок, так и не было выяснено позже в ходе судебного расследования против Канариса, так как власти тогда еще ничего не знали об измене Остера.
Также Kарл Хайнц Абсхаген, биограф Канариса, не высказывается об этом однозначно, когда пишет:
«Между тем едва ли кто-то из них мог не заметить, что Канарис враждебно относился к нацистскому режиму. Подчас на совещаниях, да и в частных разговорах, он довольно свободно высказывал свое мнение на этот счет, не стесняясь в выражениях. Большинство также знало о деятельности Остера, которая по законам Третьего рейха подпадала под понятие государственной измены. И тем не менее заговорщики были уверены, что опасаться доносчиков из этого круга сотрудников им нечего, и в своей уверенности они ни разу не обманулись. Значение этого может по праву оценить только тот, кто сам пережил полицейское государство Третьего рейха».
В другом месте K. Х. Абсхаген пытается защитить адмирала Канариса, образ которого в истории шаток, от упреков в измене родине, и пишет:
«Необходимо несколько более подробно рассмотреть указанные здесь случаи вероятных или доказанных предупреждений военных противников, так как они важны для понимания характера и методов Канариса. Во-первых, они подтверждают то, что сам Канарис никогда не принимал личного участия в передаче военных секретов противнику. Если в кругу близких ему сотрудников когда-нибудь говорили о таких возможностях, что-то вроде: „Нужно было бы дать совет другой стороне“, — то он энергично отмахивался со словами: „Это была бы государственная измена“».
Читать дальше