Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Антоний пересмотрел свою стратегию: он решил проникнуть в Парфию с севера, с территории Армении, а не с запада. Но он не смог даже покинуть пределы первого из этих двух государств. Когда он собирался выступить в Парфию, его настигло зловещее послание из Александрии. Римляне отреклись от него и, несмотря на завоевание Армении, осудили, назвав врагом Республики. Эта новость оказалась неожиданной, но Антоний не сомневался в ее подлинности. Октавиан вряд ли мог проявить к нему милость, да и беспечный Антоний не хотел от бывшего союзника милосердия и не рассчитывал на него. Антоний решил, что, если этот юнец желает войны, ему нужно только попросить. Тем не менее новость произвела на Антония впечатление, и он прервал поход и вернулся в Александрию, чтобы подготовиться к предстоящему конфликту.

В город римлянин снова вошел в октябре 34 г. до н. э. Клеопатра ждала супруга у Солнечных ворот, и пара прошла по улицам в гимнасий, заполненный зрителями. Там Антоний и Клеопатра сели на два золотых трона, установленные на серебряной платформе. Ниже стояли еще два трона, на которых разместились Цезарион и старшие дети Антония и Клеопатры. За спинами царской четы стояли несчастный армянский царь Артавазд и его офицеры, ставшие военнопленными.

Глашатай призвал зрителей к тишине, и Антоний отчетливо зачитал свое завещание. Публика, склонив головы, слушала его слова о том, как он планирует разделить египетскую державу. Клеопатре и Цезариону, становившемуся ее соправителем, отошли Египет, Кипр и Келесирия; Александру, старшему сыну Антония, прозванному Гелиосом, – Армения, Мидия и Парфия (когда последняя будет завоевана). Младшему сыну, последнему из их с Клеопатрой совместных детей, названному Птолемеем Филадельфом, достались Финикия, Сирия и Киликия, а дочь Селена в качестве приданого получала Ливию и Киренаику. Он назвал обоих мальчиков царями царей и велел им выразить почтение матери. Дети, старший и младший, одетые в парфянское и македонское одеяния соответственно, увенчали свои головы диадемами, встали с тронов и поклонились. Глашатай снова потребовал тишины. Затем Антоний призвал жителей Александрии засвидетельствовать, что Клеопатра – законная жена Цезаря, а Цезарион как их законнорожденный сын – наследник египетского престола.

Римляне, уже оскорбленные новостями о двоеженстве Антония, еще больше возмутились, услышав о разделе территории, завоеванной во имя Республики. Язвительные письма Октавиана не сгладили ситуацию. Он обвинил Антония в том, что тот бросил Октавию, является любовником восточной женщины, пытается приобщиться к достижениям Цезаря. В своем ответе Антоний был краток: он написал, что Клеопатра – его жена, а не любовница, и напомнил, что все еще ждет четырех легионов, обещанных Октавианом в Та-ренте. Вслед за этим он предложил сенату одобрить его действия и решения, обязуясь сложить с себя полномочия триумвира, если Октавиан также сделает это. Возможно, бывшие тогда консулами Соссий и Агенобарб, оба сторонники Антония, не посмели зачитать письмо сенату, и, конечно, им наверняка было трудно защищать союз Антония с Клеопатрой, но так или иначе его содержание стало известно, и италийцы осознали, что наступил момент, когда каждому нужно выбирать между Октавианом и Антонием. Понимая это, Соссий и Агенобарб (а с ними и некоторые сенаторы) присоединились к Антонию в Эфесе.

Теперь ничто не могло предотвратить войну, и пребывавшие летом 33 г. до н. э. в Эфесе Антоний и Клеопатра не скрывали своих намерений. Для того чтобы обеспечить средства на ведение войны, а именно флот из 200 кораблей, военную казну в 20 тысяч талантов и запас зерна на двенадцать месяцев, у египтян отобрали почти все. Антоний предвкушал грядущую борьбу за превосходство, а Клеопатра была настолько уверена в успехе, что предваряла теперь каждое решение заявлением «так же верно, как и то, что я буду вершить правосудие на Капитолийском холме». На этот раз она заблуждалась. Возможно, Рим был слишком маленьким, чтобы вместить и Антония и Октавиана, но ее вера в то, что звезда последнего погаснет первой, была необоснованной. Царица не учла того, что италийцы давно и всем сердцем ненавидели ее.

В Эфесе Клеопатра вела себя так, будто уже была царицей Италии. Она заменила дворцовую стражу легионерами и приказала написать свое имя на их щитах, говорила о штаб-квартире армии как о «дворце», а об Антонии – как о своем главнокомандующем. Ее тщеславие было настолько велико, что она поручила художникам изобразить Антония и себя в образе Осириса и Исиды, а скульпторам – в виде Диониса и Селены. Подобные вещи льстили тщеславию правителей Египта. Авлет утверждал, что он – воплощение Диониса, Клеопатра считала себя олицетворением Селены, даровавшей процветание в жизни и покой после смерти.