Фируз Казем-Заде - Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии

Сторонники шаха превратили огромную мечеть и прилегающие к ней здания в крепость, откуда они время от времени выходили, чтобы тревожить население, стрелять в полицейских, грабить дома и магазины в центре города. Губернатор признал, что не в состоянии восстановить порядок. 24 марта Дабижа обратился к генералу Редько с просьбой взять власть. На следующее утро улицы патрулировались русскими солдатами, порядок был восстановлен, а персидский губернатор Рокн од-Дойлы ушел в отставку. Только гробница по-прежнему оставалась в руках реакционных фанатиков.

Сардар Юсеф-хан, былой друг и протеже России, бушевал и сыпал угрозами в своем убежище в гробнице. Он даже позвонил в русское консульство и сказал Дабиже, «что близок час, когда он выйдет из усыпальницы со своими людьми и будет вешать и резать всех русских и прочих европейцев». Дабижа попытался договориться с муджахидами, но выполнить их требования, такие, как отмена конституционного режима, было невозможно. В последние дни марта количество людей в священном убежище выросло – к Сардару Юсеф-хану присоединились еще около двухсот вооруженных людей. Право «баста» притягивало к гробнице и сотни испуганных горожан, искавших безопасности в «тени» имама-мученика.

Около трех часов пополудни 30 марта по приказу Дабижи усыпальницу окружили русские войска. Генерал Редько сделал последнюю попытку убедить Сардара Юсеф-хана и его людей покинуть бежище. Те отказались, уверенные, что никто не сможет даже помыслить о том, чтобы войти в священные пределы. Пришло время говорить артиллерии. Тщательно и методично пушка генерала Редько начала громить убежище.

От расшатанных старых стен в воздух поднялись клубы коричневой пыли. С хрустом кроша тяжелыми ботинками голубые, зеленые и золотые облицовочные плитки, русскиесолдаты ворвались через пролом во двор и бросились к могиле имама. Хотя сопротивления почти не было, солдатня, не сдерживаемая офицерами, опьяненная канонадой и жаждой разрушения, стреляла и колола штыками во все, что попадалось на глаза. Согласно докладу Дабижи, «среди персов убитых было тридцать девять». Персы утверждали, что жизни лишилось несколько сотен человек, включая женщин и детей.

Ошеломленная Персия, не веря, смотрела на великое святотатство, совершенное русскими. «О ветер, – взывал поэт Малек ош-Шоара Бахар, – донеси запах крови от Туса (Хорасана) до Ятриба (Медины), расскажи Пророку о запятнанной кровью могиле его сына!» Выражая гнев и горе миллионов людей, поэт призывал всех мусульман прийти и увидеть своими глазами опустошение, произведенное русскими пушками [48] «Взгляни, как это чистое убежище было превращено в бойню… Зайди на минуту и послушай рассказы о жестокости врага… Взгляни еще раз, как эти надменные защитники цивилизации посягнули на святыню, во что не поверил бы и дикарь. Восемь сотен мужчин и женщин, местных и пилигримов, лишились жизни под ударами русских неверных войск. Если же в убежище Резы собрались одни негодяи, то почему они (русские) разрушили купол? Почему эти бандиты, воры и негодяи разграбили дворец и усыпальницу Резы? Огонь оскверняющих пушек обрушился не на купол, а в сердце Али и Пророка». . Но дух народа был уже сломлен. Восстания не произошло; был только слабый протест правительства и обычное выражение тревоги со стороны Э. Грея, говорившего с Бенкендорфом о важности Мешхеда в глазах многочисленных британских подданных-мусульман, ездивших туда на поклонение.

Протесты и уговоры Грея стали уже настолько обычными, что утомляли царя и едва ли производили впечатление на кого-либо, кроме Бенкендорфа. Он принадлежал к тем немногочисленным русским дипломатам, кто считал, что их страна заходит слишком далеко и англо-русская дружба подвергается слишком серьезным испытаниям. В этом он ошибался, так как гибкость Грея по отношению к России не имела границ. До тех пор пока никакая часть персидской территории не была формально аннексирована, а персидское правительство откровенно не разогнано, Россия могла делать в своей зоне все, что угодно. Долгие годы жизни в Англии повлияли на политическое зрение Бенкендорфа. Он даже до некоторой степени поверил в теорию, которую русские дипломаты тщательно культивировали для иностранцев: русские консулы ставят министерство иностранных дел в ситуации, «не предусмотренные политикой министерства».

Похожие мысли высказывал и Дж. Бьюкенен: «В то время как два правительства делают все возможное, чтобы согласованно действовать вместе, русские консулы в Персии действуют в противоположном духе». Бьюкенен сказал о Сазонове: «Когда он говорил мне, что вмешательство русских войск стало необходимым, когда в Мешхеде или Тебризе вспыхнули беспорядки, я никогда не был до конца уверен, что эти беспорядки не были сознательно спровоцированы тем или иным консулом с целью обеспечить повод для вмешательства.