Виталий Пенской - «Янычары» Ивана Грозного. Стрелецкое войско во 2-й половине XVI – начале XVII в.

Но стоит ли соглашаться с мнением С.А. Нефедова? И повлияли ли «прожекты» И. Пересветова на решение Ивана IV и его советников учредить стрелецкое войско? На наш взгляд, если и было османское влияние на устройство стрелецкого войска, то весьма и весьма опосредованное. Прежде всего, если сравнить 40 тыс. султанских «гораздых огненных стрельцов» и 20 тыс. «юнаков» с 3 тыс. «выборных» стрельцов, то говорить о некоем «полном соответствии» «реформы» Ивана IV с предложениями Пересветова несколько преждевременно. Далее, отношения Москвы и Стамбула в те времена нельзя назвать регулярными, и, представляется, полагать, что в русской столице были хорошо осведомлены с положением дел у «турского салтана», в особенности что касается султанской «гвардии», также было бы слишком поспешным и ненадежным предположением. Если уж и искать восточный образец для русских стрельцов, то в Крыму, где как раз при хане Сахиб-Гирее I в конце 30-х гг. XVI в. был учрежден в составе ханского двора по османскому образцу «гвардейский» корпус стрелков-аркебузиров. [234] См., например: Inalchik Н. The Khan and the Tribal Aristocracy: The Crimean Khanate under Sahib Giray I // Harvard Ukrainian Studies. Vol. III–IV. Part I. 1979–1980. P. 459–460. Ну а с Крымом Москва поддерживала весьма интенсивные дипломатические и торговые отношения, да и ханских аркебузиров-тюфенгчи русские могли воочию наблюдать и вступать с ними в «прямое дело» в 1541 г. Тогда хан явился «в силе тяжце» на Оку и попытался «перелезть» через нее с тем, чтобы повторить успех своего брата Мухаммед-Гирея I двадцатью годами раньше, но потерпел неудачу. К тому же сами основания, на которых строился янычарский корпус, весьма и весьма далеки от стрелецкой первоосновы. Янычары — воины-рабы, гулямы (в прямом, не переносном смысле). Стрельцы же если и именовались государевыми холопами, это вовсе не означало, что они рабы московского великого князя, но его верные слуги, заключившие с ним, образно говоря, пожизненный «контракт» на службу. Другой, не менее важный, момент — янычарский корпус в известном смысле не просто войско, но еще и религиозное братство, своего рода военно-религиозный «орден». Можем ли такое утверждать относительно стрельцов? Нет, не можем. Равно и мнение И. Пересветова вряд ли могло оказать реальное воздействие на решение верховной власти о создании стрелецкого войска — не настолько значимой была фигура И. Пересветова, чтобы его рассуждения и его предложения могли иметь сколько-нибудь реальный вес, тем более что сам Пересветов жаловался на отсутствие покровителей при дворе, а значит, и на отсутствие возможностей каким-либо образом повлиять на принимаемые «наверху» решения.

На наш взгляд, если и вести речь о перенимании стороннего опыта при учреждении стрелецкого войска, то этот опыт будет не турецкий. Как было отмечено выше, сама идея отборного «регулярного» войска вполне могла быть позаимствована из византийской традиции. Что же касается военной составляющей, то ее черты определялись теми условиями, в которых предстояло действовать (и в которых уже действовали пищальники) стрельцам, — это осадная война и огневая поддержка действий поместной конницы. На самостоятельную роль на поле боя, подобно западноевропейской связке пикинеры — аркебузиры, стрельцы не претендовали. Впрочем, по-другому и быть не могло — особенности восточноевропейского «ТВД» (неразвитая инфраструктура, редкое и малочисленное население, на юге — степь, открытые пространства, на западе и северо-западе — густые леса и болота) не позволяли в полной мере развернуться тяжелой пехоте, оснащенной древковым оружием и привыкшей сражаться в плотных боевых построениях. Напротив, легкой пехоте, вооруженной огнестрельным оружием, и в большей степени приспособленной к «малой» войне с ее набегами, скоротечными стычками и рейдами, было воевать несравненно легче, да и по эффективности она была выше, чем тяжелая.

Ближайшим аналогом стрелецкой пехоты (название, кстати, говорящее само за себя — стрелецкая пехота) будет, пожалуй, наемная польско-литовская пехота, жолнеры и драбы, немцы, поляки, чехи, венгры. А уж с драбами/жолнерами русские ратники познакомились еще на рубеже XV–XVI вв. и даже успели не только сразиться с ними, но и вместе с ними бились с государевыми недругами. Пешие наемные роты, которые привлекались на службу польскими королями и великими князьями литовскими в то время, преимущественно состояли из стрелков — сперва это были арбалетчики, «разбавленные» стрелками из примитивных ручниц. В конце XV в. типичный пехотный «почт» в пешей роте в среднем имел 9 бойцов — копейщика и 8 стрелков или копейщика, щитоносца-павезьера и 7 стрелков. Например, набранные в 1496 г. 6 пеших рот насчитывали 104 почта с 99 конными воинами, 26 знаменосцами, 44 щитоносцами-павезьерами, 625 арбалетчиками и 235 стрелками из ручниц. Для примера можно привести роспись набранной в том году пешей роты ротмистра Пиотровского. В 20 ее «почтах» насчитывалось 16 копейщиков, 6 знаменосцев, 10 павезьеров, 44 стрелка из ручниц и 128 арбалетчиков [235] Wimmer J. Historia piechoty polskiej do roku 1864. Warszawa, 1978. S. 87–88, 89, 90. См. также: Грабарчик T. Арбалеты и луки польской наемной пехоты в 1471–1500 гг. // Para bellum. 2003. № 3 (19). С. 55–68. . В 1-й половине XVI в. арбалетчиков постепенно вытесняют аркебузиры. Динамику процесса демонстрируют следующие цифры. В 1500 г. под началом ротмистра Калуша было 20 «десятков» со 124 стрелками из ручниц, 18 арбалетчиками, 10 павезьерами, 19 копейщиками и 6 прапорщиками. Рота же ротмистра Антонио Мора в 1553 г. имела в своем составе 10 «десятков», 54 стрелка из ручниц, 19 копейщиков, 2 прапорщиков и 1 барабанщика. В 1569 г. почт ротмистра А. Косиньского насчитывал 3 конных воина, 2 прапорщика, 2 барабанщика, 10 пехотинцев в доспехе (2 с аркебузами и 8 с топорами и древковым оружием), 31 стрелка и 1 копейщика, почт его товарища В. Косиньского имел 2 копейщиков в доспехе и 12 стрелков [236] Wypisy zrodlowe do historii polskiej sztuki wojennej. Z. IV. Warszawa, 1958. S. 81–90; Wypisy zrodlowe do historii polskiej sztuki wojennej. Z. V. Warzsawa, 1961. S. 29–32. . К тому же поляки в кампаниях на юго-востоке Европы успешно использовали легкую полевую артиллерию и вагенбург — как это было, к примеру, в сражении при Обертыне в 1531 г. Тогда пехота и артиллерия, размещенные гетманом Я. Тарновским в вагенбурге, отразили огнем атаки противника, после чего контратака польской конницы довершила разгром неприятеля.