, однако его появление существенным образом изменило соотношение сил внутри страны. Обладая значительным военным потенциалом, орден в лице его руководства не желал довольствоваться ролью послушных исполнителей чужой воли и старался укрепить свою политическую самостоятельность. После того как римский папа Иннокентий III в 1207 г. разрешил ордену оставлять себе треть завоеванных земель, он превратился в одного из феодальных государей (ландсгерров) Ливонии и даже стал оспаривать властные прерогативы главы Рижской епархии. 22 сентября 1236 г. в битве с литовцами при Сауле меченосцы потерпели сокрушительное поражение, а годом позже остатки ордена были инкорпорированы в Немецкий (Тевтонский орден), образовав третье — после имперского и прусского — подразделение, которое в отечественной исторической литературе не совсем точно именуется Ливонским орденом
[2] Более точно: «Немецкий орден в Ливонии» ( der Deutsche Orden in Livland ) или «ливонское ответвление Немецкого ордена» ( der livländische Zweig des Deutschen Ordens ).
.
Объединение орденов ускорило покорение народов Восточной Прибалтики и благоприятно отразилось на расширении масштабов немецкой колонизации. В 1267 г. была завоевана Курляндия, в 1290-м — Земгалия, после чего комплекс территорий Старой Ливонии, где ныне расположены суверенные республики Латвия и Эстония, приобрел узнаваемое очертание. В полном же своем объеме он оформился только после установления господства ливонских рыцарей над восточной частью Латгалии (1312) и приобретения Немецким орденом Северной Эстонии (1346) [3] О немецком завоевании Ливонии: Чешихин Е. В. История Ливонии с древнейших времен. Рига, 1884–1887. Т. 1–3; Арбузов Л. Очерк истории Лифляндии, Эстляндии и Курляндии. СПб., 1912. С. 7–23; Казакова Н. А., Шаскольский И. П. Русь и Прибалтика (ХІ–ХVІІ вв.). М., 1945; Christiansen Е. The Northern Crusades: The Baltic and Catolic frontier, 1100–1525. London, 1980; Górski К. Probleme der Christianisierung in Preussen. Livland und Litauen // Die Rolle der Ritterorden in der Christianisierung und Kolonisierung des Ostseegebiets. Toruń, 1983. S. 9–34; Studien über die Anfänge der Mission in Livland. Vorträge und Forschungen vom Konstanzer Arbeitskreis für mittelalterliche Geschichte. Sigmaringen, 1989; Хеш Э. Восточная политика Немецкого ордена в XIII в. // Князь Александр Невский и его эпоха: Материалы научно-практической конференции. СПб., 1995. С. 65–74; Назарова Е. Л. Ливония между империей и Русью (конец XII — начало XIII в.) // Славяне и их соседи; Сб. статей. М., 1998. С. 64–79; Она же. Крестовый поход на Русь в 1240 г. // Восточная Европа в исторической ретроспективе: К 80-летию В. Т. Пашуто. М., 1999. С. 190–121; Матѵзова В. И. Назарова Е. Л . Крестоносцы и Русь. Конец XII в. — 1270 г. Тексты, перевод, комментарии. М., 2002.
.
Во второй половине XIX в. в польской и российской публицистике появилось выражение «натиск на Восток» («Drang nach Osten»), вобравшее в себя весь негатив, который до недавнего времени был свойствен восприятию восточноевропейской немецкой колонизации в славянских государствах. Впрочем, то же выражение вскоре оказалось в арсенале германской и прогерманской пропаганды, где в корне изменило свой изначальный смысл, превратившись в символ геополитического противостояния «цивилизации» немецкого Запада «варварству» славянского Востока. Применительно к истории средневековой Ливонии идея противостояния двух «миров» акцентировалась конфессиональными и культурными различиями католиков-немцев и православного населения русских земель.
Между тем следует признать, что «теория противостояния», идеально подходящая для всевозможных политических спекуляций, в основе своей примитивна и чрезвычайно упрощает реальную ситуацию.
В XIII в. на восточноприбалтийских землях шло сразу несколько встречных колонизационных потоков. В случае пересечения векторов их движения возникала угроза серьезных конфликтов, что при полном отсутствии норм международного права могло обернуться большой кровью. Однако к концу XIII в. их встречное движение приостановилось, благодаря чему начало драмы оказалось отсроченным на два с лишним столетия.
Пограничная полоса, разделявшая Ливонию и русские земли, на протяжении столетий являлась территорией совместного использования и, как следствие, объектом обоюдных притязаний [4] Moora А. Peipsimaa etnilisest ajaloost (К истории эстонцев с побережья озера Пейпус). Tallinn, 1964. S. 37; Selart А. Zur Sozialgeschichte der Ostgrenze Estlands im Mittelalter. S. 526–533.
. На этой почве возникали стычки, поводами для которых, как правило, служили нарушения границ угодьев, браконьерство, угоны скота, кража сена, рыбацких сетей или садков. Случались и вооруженные конфликты или «малые войны». Чаще всего являлись карательными походами, длились недолго, а главное, не приводили к переделу границы и аннексиям сопредельных территорий [5] Stern K. Der Kleinkrieg um die Ostgrenze im 15. Jahrhundert // Baltische Monalschrift (далее — BM). 1937. S. 69–79.
. Иногда инциденты сознательно раздувались властями, которые намеревались посредством успешного военного похода повысить свой политический вес или решить внутриполитические проблемы. В ХІІІ–ХІV вв. особенно часто так действовало руководство Ливонского ордена [6] Селарт А. Роль Пскова в внутриливонской войне конца XIII — начала XIV в. // Псков в российской и европейской истории. К 1100-летию первого летописного упоминания. М., 2003. Т. 1. С. 173–179.
, что никоим образом не означает, что правящая верхушка Новгорода и Пскова не практиковала подобных действий. Цепь мощных пограничных укреплений, расположенных западнее русско-ливонской границы, является тому неоспоримым свидетельством.
Читать дальше